Николай Бахрошин - Ярость берсерков. Сожги их, черный огонь!

Ярость воина бушевала во мне, хотя в ляжке засел наконечник стрелы, волосы на голове выгорели до печеной лысины, правое ухо не слышало из-за ожога, а кровь смешалась с водою на мокром, как у лягушки, теле. Белая ярость воина помогала мне не чувствовать боли!

Их оказалось двое на вершине этого откоса, воин и девка, увидел я. Их двое, и нас двое. Боги услышали мою последнюю просьбу! Послали нам добычу и месть!

Теперь остальные поличи оказались далеко сзади, набегали берегом сбоку, выпрыгивали из челнов с реки, пускаясь вдогонку. И все равно им теперь не успеть, понимал я, прежде чем мы с Сельви Беспалым, тоже знаменитым воином, убьем этих двоих. А уж потом примем последний бой с остальными и убьем, сколько сможем, радуя небесных ассов своими и чужими ранами.

Он был бывалым, этот воин, заслонявший колдовскую девку щитом и грудью. Доспехи у него были хорошие, какие редко встречаются у диких. Наверное, известный воин среди лесных людей, почетно такого убить… Я сразу заметил, как он правильно держит щит, как уверенно водит глазами из-под стрелки шлема, не упуская из виду нас обоих, разбежавшихся для нападения в стороны.

У нас были только мечи, но нас было двое. Беспалый сразу насел на него. Быстрыми, частыми ударами с разных сторон отвлек на себя, не давая времени оглянуться. Я, обежав их кругом, напал на колдунью, как и хотел.

Та старательно, неумело загораживалась щитом, успела принять его деревянным полем первый удар. Так старательно, что и про свой малый меч забыла. Отдернув в сторону клинок, я сильно толкнул ее ногой в щит. Раненое бедро откликнулось болью, но она отлетела, упала спиной на землю. Я кинулся на нее, но и сам запнулся. И все-таки, упав на одно колено, достал концом клинка в грудь. Кольчуга у нее оказалась хорошей, выдержала мой удар, он из-за запинки вышел смазанным…

Пусть! Снова вскочив на обе ноги, я набежал на нее, как волна на берег, отбил круговым движением ее неумелый меч, понял, что всажу сейчас лезвие между синих глаз. Смерть я увидел в ее глазах, смерть и страх побежденного!

А потом я почувствовал, как раскаленный, огненный прут проткнул меня, обжигая огнем. Прямо перед глазами из моей груди выросло лезвие чужого меча. Я еще удивился, какое оно горячее, оказывается! Это было последнее, что я увидел и чему удивился…

Упершись ногой в плечо упавшего свея, Кутря резко, одним движением, вырвал меч из его спины. Второй воин, срубленный им ударом в голову, тоже лежал неподвижной грудой. Вокруг, откуда ни возьмись, уже отчетливо зажужжали мухи.

– Ну, поняла теперь, о чем я тебе толковал? – зло спросил он. Опустился на корточки, сорвал рядом пучок травы, начал быстро чистить клинок от крови. Косился на Сельгу диким глазом.

Та не ответила. Сидя на земле, она все еще тяжело дышала, оглядываясь вокруг словно с недоумением. Встряхивала головой в сбитом набекрень шлеме.

– Говорил же, сколько раз говорил: не бабское дело – рубиться… Рать – это рать. Тут всякое может случиться… Говорил, нет?

Сельга опять не ответила.

– Волхву спасибо скажи! Его кольчуга спасла от меча… Сельга?! Да ты не слышишь, что ли? Сомлела?

В сердцах отшвырнув меч, Кутря подсел к ней. Путаясь в завязках, снял шлем с ее головы, бережно отпустил на волю густые волосы, крепко взял в ладони горящие щеки, глубоко заглянул в глаза. Пальцы его все еще подрагивали.

Она наконец шевельнула губами, чуть заметно и виновато улыбнулась в ответ.

– Ну, ну… Все хорошо, милая… И как я только успел, ума не приложу! У самого сердце до сих пор не на месте! Так и трясется, как заячий хвост…

– Испугалась я…

– А кто бы не испугался? Любой бы испугался на твоем месте! Я сам испугался! И как только успел… Нет, волхв как в воду глядел, кольчугу, вишь, принес, она спасла…

Подоспевшие наконец родичи уже цокали языками вокруг, восхищались, как быстро походный князь взял на меч сразу двух отчаянных свеев…

С горящего драккара Якоб-скальд спрыгнул последним. Замешкался, выворачивая тяжелое кормовое весло из гнезда.

Глаза сочились слезой от дыма, на теле скальда пятнами горели ожоги, борода и волосы на голове укоротились от жара, но он не обращал внимания на боль, как сам Тюр Однорукий. Якоб видел, поличи, подплывая на легких челнах, топили плывущих ударами сверху. Догоняли и добивали, как рыбаки бьют рыбу острогами. Тех, кто все-таки добирался до берега, встречают копьями и стрелами. На воде не спрятаться от них и под водой не уйти, понимал он.

Нет, живым не уйти… А мертвым? Якоб помнил, как в одной из старых песен отчаянный ярл Хельявик спасся от франков, прикинувшись мертвым и плывя по воде неподвижно, как труп. Сейчас скальд решил повторить этот подвиг. Привязав себя к кормовому веслу, он полоснул ножом по боку, пуская кровь, и спрыгнул в реку.

Медленно плыл, очень медленно… Течение чужой реки влекло его за собой с томительной неторопливостью. Кровь, вытекая из раны, оставляла на воде заметный след. А он и не думал прятаться. Плыл на виду у всех, как случайный мертвец, зацепившийся за деревянную снасть. Не шевелил ни рукой, ни ногой и даже дышал через раз, осторожно, с опаской, набирая в грудь воздух. Самое трудное, когда вот так медленно, неторопливо проплываешь мимо собственной смерти…

И поверили! Наивные дикари поверили, что он мертвый! Не открывая глаз, он слышал, как поличи два раза подплывали к нему на челнах. Разговаривали о чем-то на своем мягком, шипящем и окающем языке. Один раз его ткнули в бок острием копья. От неожиданности он чуть не вскрикнул, но сдержался, вовремя стиснул зубы. Даже не шевельнулся, вытерпел нежданную боль, как подобает воину.

Поличи убедились, что он мертвый, оставили в покое…

Потом Якоб еще долго плыл по реке неподвижно. Голоса поличей уже давно остались вдали, когда он решился наконец шевельнуться. Открыл глаза, обсмотрелся осторожно и начал загребать рукой, подправляя к берегу свой случайный плот из кости деревянного брата. «Птица моря» сгорела, но успела спасти жизнь своему певцу и кормчему!

Отвязавшись от весла, Якоб, пригибаясь, выкарабкался на берег. С опаской, веря больше ушам, чем глазам, скальд пересек открытое место и нырнул в темнеющую чащу леса. Затаился там, разорвал рубаху на полосы, перемотал кровавые раны. Потом двинулся в сторону крепости, хоронясь за деревьями и оглядываясь на каждый случайный хруст.

Тело болело ранами, зато дух играл весельем, как хмельное пиво. Он – жив! Он обманул диких, ушел от их колдовского огня и железных мечей! Это ли не подвиг, достойный громкой застольной песни?!

Не смерти боялся, нет! Смерть в бою – это веселая судьба воина. Просто еще не пришел его черед, твердо знал Якоб. Он, скальд, еще не сложил свою главную, лебединую песню, что навеки оставит его имя в Мидгарде, когда он уже будет сидеть за столом Одина Мудрого. Для этого боги и оставили ему жизнь, верил он…