Сергей Степанов - Последний викинг. «Ярость норманнов»

– Не любо? – посмеивался словен. – Тако и апостол Андрей, когда был в Новгороде, дивился нашим обычаям. Видех бани деревянны, и пережгут докрасна, и будут наги и обольются квасом и возьмут на себя прутья младое и бьются сами и до того добьются, что вылезут едва живыми. И то творят по все дни, никем не мучимы, но сами себя мучат!

– О чем он говорит? – спросил Харальд.

– Он говорит, что словены бьют себя вениками в бане, а греки удивляются их поступкам, – перевел Хрольв.

– В басте тоже принято париться вениками! – заметил Харальд.

В усадьбе Сигурда Свиньи летом заготавливали прутья и вязали из них веники. Прутья были голыми и хлестали до крови. В новгородской бане парились вениками с мягкими листьями, причем старик не бил ими по телу, а только нагонял обжигающий жар.

– Таперь надобно облиться студеною водой, – сказал словен. – Али для руси сие непривычно?

Банщик ошибался. Для норманнов, мывшихся в басте, главное удовольствие состояло в том, чтобы выскочить на морозный воздух и поваляться в снегу или окунуться в прорубь, а потом вернуться в жарко натопленное помещение. Харальд выбежал на вымол и прыгнул в Волхов. Переход от жары к холоду был чудесен. Он поплыл через реку. Торговцы на вымоле подбадривали его громкими криками. Харальду понравилась словенская баня. Он приходил на берег Волхова почти каждый день, парился квасом, а потом прыгал в воду с вымола. Новгородцы привыкли к нему и прозвали это место «Харальдов вымол».

По просьбе супруги конунга Харальд часто приходил в ее роскошные палаты. Ингигерд пожелала, чтобы он разговаривал с детьми на родном языке. Дети конунга знали северный язык, но между собой предпочитали разговаривать на словенском, тем более что почти все слуги были из словен. Даже Магнус подзабыл родной язык и вставлял в свою речь чужие словечки. Племянник держался отчужденно. Как-то он спросил, почему Харальд не закрыл своим телом конунга во время битвы. Харальд ответил, что был ранен и потерял сознание. Мальчик надменно выпятил губу:

– Какое дело конунгу до ран, полученных его слугами? Ты не выполнил свой долг, и тебя следует казнить, как и всех, кто выжил, а не остался на поле боя рядом с конунгом.

– Я не слуга конунга. Он был моим братом, – возразил Харальд.

– Перед конунгом все слуги, – гнул свое Магнус. – Когда я стану конунгом, тебе придется повиноваться.

– Посмотрим, кто из нас займет престол, – сказал Харальд, гневно подняв бровь.

Ярославичи были приветливее. Харальд часто играл с ними. Старший Вальдемар вместе с младшими братьями в шутку нападал на варяга. Они окружали его и пытались поразить игрушечными копьями, издавая воинственные крики. Харальд брал в руку детский деревянный меч и отбивался от Ярославичей. Он показал детям несколько самых простых приемов боя, которым его в свое время научил Храни Путешественник. Ярославичи увлеченно повторяли его движения, подставляя под удары игрушечные щиты. Старшая дочь, Анастасия, сидела в сторонке, наблюдая за игрой братьев. Харальду никогда не доводилось видеть таких изумительных золотых волос, как у нее. Разве только у младшей дочери конунга Эллисив. В отличие от молчаливой и застенчивой сестры, она была шумной и непосредственной. Пожилая мамка не поспевала за девочкой и в отчаянии восклицала:

– Куда ты, Лизавета свет Ярославна!

Когда Харальд вымылся в бане, он расчесал свои русые волосы гребнем из моржовой кости, купленным на Торге. Потом он облачился в красный плащ, натянул на ноги сафьяновые сапоги и в таком виде предстал перед семьей конунга.

Первой к нему выбежала Эллисив. При виде нарядного Харальда она запрыгала от восторга.

– Лепо! Лепо! – приговаривала княжна.

Ярославичи завороженно смотрели на статного варяга в алом плаще, и лишь Магнус скривился:

– Я знаю, кто подарил тебе плащ. Ты бедняк, который довольствуется чужими обносками.

Харальд не стал отвечать дерзкому мальчишке. Его радовал восторг Эллисив. Она показала язык раздосадованному Магнусу, взяла Харальда за руку и отвела его к окну, чтобы лучше разглядеть его наряд. В солнечных лучах, проникавших сквозь слюду, девочка казалась ангелом, сошедшим с небес. Дочь конунга думала не только о телесной красоте Харальда, но также о его душе.

– Ты ведь хрестьянин, Харальд? Тогда выброси свой гадкий амулет! – приказала она не терпящим возражения голосом.

Поколебавшись, Харальд снял лукавый амулет, изображавший одновременно и крест, и молот Тора. Княжна схватила молот Тора и выбросила его во двор. Затем она сняла со своей тонкой шеи золотой крестик и дала его Харальду. Шелковый шнур не мог охватить шею юноши, он просто повесил его на застежку плаща.

С тех пор они часто встречались. Поодаль сидела мамка, не спускавшая глаз с княжны, но Эллисив не обращала на нее внимания. Вопреки надеждам матери, что беседы с гостем из Норвегии помогут ее детям вспомнить северный язык, Эллисив сразу же решила, что Харальд должен говорить по-славянски. Она научила его нескольким словам. Иногда в непривычной его уху речи звучали знакомые звуки. Эллисив показала на огромный дубовый сундук в углу комнаты и произнесла: «ларь». Харальд сразу же понял, потому что на северном языке сундук тоже назывался ларь. Как-то Эллисив сказала по-славянски: «У моей мати много слуг», и Харальд сразу догадался, что означает «много», потому что на его языке это слово звучало похоже. В другой раз Эллисив показала цветные стеклянные глазки, которые нашивали на головной убор, и сказала: «Это глаз!» И Харальд кивнул – действительно «гласс», то есть стекло. Иногда слова имели лишь отдаленное сходство. Эллисив показала гостю свои игрушки – деревянных зверей, среди которых были волк и медведь. Слово «волк» показалось знакомым, а медведь назывался по-другому.

– Вед-медь, – по слогам произносила Эллисив. – Какой же ты непонятливый! Тот, кто ведает, где мед. Ведмеди лакомятся медом, припасенным пчелами.

– В наших лесах полно этих могучих зверей. Но мы называем их именем бер.

– Ну да, медведь спит в берлоге. В логове бера. Похоже.

Разговоры с Эллисив пошли на пользу Харальду. Он начал понимать, о чем толкуют на городских улицах, и сам научился кое-как объясняться, помогая себе жестами.

Однажды Харальд застал Эллисив сидящей на лавке и полностью погруженной в важное дело. Закусив от усердия кончик языка, она держала в тонких перстах оструганную палочку и осторожно водила ее острием по деревянной дощечке, покрытой слоем воска. Один раз она ошиблась, поморщилась от досады, перевернула палочку другой стороной, с которой была плоская лопаточка, загладила воск и нацарапала снова. Закончив дело, она спросила: