Николай Бахрошин - Викинги. Заклятие волхвов

Кто знает…

Сьевнар помнил, зима на острове показался ему очень долгой, почти бесконечной. Хотя на скуку уж точно не мог пожаловаться, был занят так, что и на сон времени не хватало.

После памятного поединка с Ингваром Крепкие Объятия его жизнь, в сущности, не изменилась. Он все так же никуда не выбирался с острова, ярл Хаки не ставил его даже на обычную работу молодых братьев – возить на остров зерно и муку на тяжелых кнарах-баржах. Гуннар Косильщик похвалил ученика только вначале, а потом, в следующие дни, долго и методично ругал, разбирая неправильные движения. Послушать его – все было плохо, медленно, неуклюже, не так, не по уму, и, вообще, непонятно, как Сьевнар Складный выстоял против доблестного Ингвара. И что это за прозвище такое – Сьевнар Складный? Не лучше ли было сразу назвать его Сьевнар Криворукий или, скажем, Сьевнар Мешок Соломы?!

На другого скальд бы, пожалуй, обиделся, но Гуннар Косильщик – это Гуннар. Он и ругался как-то не обидно, нарочито, преувеличенно гневно. Сыпал проклятьями, как горохом, весело щуря при этом светлые, шальные глаза. Сразу видно, что Косильщик играет, забавляется ролью строгого наставника. Они все-таки здорово сблизились, действительно, как настоящие братья. Часто и подолгу разговаривали обо всем, рассказывали друг другу о себе и о разных разностях. Обсуждали, спорили, соглашались.

С Косильщиком было интересно поговорить. Он много знал, видел, многое пережил и, главное, любил порассуждать о том, что видел и пережил. Обдуманно рассуждал, не отговаривался, как многие, что не его ума дело. А как он умел рассказывать о дальних, диковинных землях – заслушаешься. Огненная, песчаная земля пирамид, студеные моря, где плавают ледяные глыбы, затерянные в морях острова, до которых годы и годы пути. И везде живут люди, по-разному живут, часто – совсем непохоже. Но почему все разные, почему живут так, а не иначе, – вот в чем вопрос, вот о чем стоит поговорить…

Пожалуй, именно из их неспешных бесед Сьевнар по-настоящему начал постигать многообразие мира, начал задумываться, что мир не такой уж простой, как казался когда-то. Есть многое, о чем мы не знаем, и даже боги, наверное, знают не обо всем…

Многословие никогда не было в обычае у воинов фиордов. Наоборот, длинные речи, пространные, цветистые рассуждения считались чуть ли не недостатком мужественности, что прячется за пустопорожней болтовней. Мужчина, мол, должен сказать только один раз, жестко, коротко и по делу, потому что он мужчина и воин. А обо всем сразу пусть судят боги-ассы, им виднее из небесных чертогов. Но кто бы рискнул обвинить в недостатке отваги знаменитого Гуннара Косильщика? То-то!

В чем-то он напоминал Сьевнару волхва Ратня из далекого детства, с тем тоже можно было говорить обо всем, не опасаясь нарваться на пренебрежительное недоумение. Давно забытое счастье – иметь близкого друга-наставника!

Ему вообще повезло, что он оказался на острове, стал членом братства, похожего на большую семью, думал Сьевнар. Боги, отняв любовь, все-таки сделали ему другой подарок. Ярл Хаки Суровый, всевидящий и спокойный как бог, добродушный весельчак Ингвар Крепкие Объятия, ехидный, острый, как его стрелы, и жилистый, как тетива, Фроди Глазастый, весельчак Сюги Беспалый, чей громогласный смех напоминал перекаты реки, непробиваемый Бьерн Железная Голова, упрямство которого вошло на острове в поговорку. И они, и все остальные – разве Сьевнар не начал ощущать настоящее, кровное родство с этими людьми?

И Гуннар…

Сьевнар не мог добиться от Косильщика только одного: откуда взялось его божественное искусство меча. На все подобные вопросы Гуннар отмалчивался или ловко уходил от ответа.

Может, не зря болтают о гномах и колдовстве?

Ингвар Крепкие Объятия слыл не только знаменитым бойцом, но и лучшим кузнецом острова. Достаточно взглянуть, как он стоит у горна и наковальни, чуть покачивается на толстых, мощных, слегка кривоватых ногах, сосредоточенно вглядывается в багровеющее железо, бросающее отблески на широкое, курносое лицо и бугристую, тоже словно бы кованую мускулатуру, как на ум невольно приходит Тор Защитник Богов, небесный кузнец и покровитель ремесел.

Со временем Сьевнар начал все чаще забегать в кузницу Ингвара, помогал тому в железной работе, с удовольствием припоминая юношеские навыки горячего ремесла. Пусть Ингвар не отличался быстротой ума и красноречием, но железо чувствовал, как редко кто может чувствовать, напоминая этим Аристига, мастера-раба из Ранг-фиорда. Сьевнар помнил, когда он стал воином дружины Рорика, мастер совсем перестал замечать бывшего ученика, смотрел мимо, ускользал взглядом и цедил что-то неразборчивое на своем языке. Не мог простить его возвышения. Обидно и несправедливо. Сьевнару было жалко, что он не мог больше учиться тонкостям кузнечной работы. А здесь – с удовольствием, Ингвар и покажет, и расскажет всё.

Железное дело было для силача настоящей страстью, пожалуй, даже большей, чем сражения и набеги. Он не только правил зазубренное оружие, но сам мог ковать мечи, шлемы, плести многослойные кольчуги, умел работать с серебром и золотом. И, в отличие от грека-раба, никогда не утаивал секретов, обстоятельно рассказывая, что и как делает. «Недалек и косноязычен? Зато в одном его пальце больше ума, чем во всей голове иного умника!» – восхищался Сьевнар, наблюдая, как огромные руки, предназначенные, казалось бы, ломать и рубить, быстро и ловко управляются с самой тонкой работой.

Помимо оружия, Ингвар много возился с разными причудливыми поделками, как он их называл. Бывало, запрется в кузнице на несколько дней, а потом покажет то железную птицу, явственно взмахивающую крыльями перед взлетом, то узорчатую шкатулку с маленьким, хитрым замочком, а то браслет или головной обруч, где диковинные звери бродят между невиданных цветов. Не просто мастер – настоящий творец!

– Как ты это делаешь, Ингвар? – однажды не выдержал Сьевнар.

– Не знаю, – беспечно отозвался силач.

– Нет, правда, откуда в твою голову приходят такие яркие узоры и странные фигурки?

– Говорю же – не знаю. Само приходит… Боги – свидетели, когда начинаешь рассуждать, прикидывать, рассчитывать – ничего не получается. А так – делаешь и делаешь, что приходит в голову…

Этот пустяковый, в общем-то, разговор почему-то запомнился. «Само приходит… Делаешь и делаешь…»

Творчество – это особый дар переливать окружающую обыденность в нечто новое, неожиданное и интересное. Оно не от ума, оно – от сердца. Потому и стихи у него больше не звучат, что слишком занято сердце, неожиданно понял Сьевнар…

Однажды, задержавшись за полночь за особо тонкой кузнечной работой, они с Ингваром выпили жбан крепкого пива и разговорились особенно доверительно. Сьевнар постепенно рассказал ему все, что случилось в Ранг-фиорде, признался, что тоска по золотоволосой Сангриль до сих пор точит его изнутри. Ингвар тоже рассказал о себе больше, чем обычно.