Мишель Зевако - Заговорщица

— Итак, вы собираетесь убить короля Франции.

— Таково веление Господа, переданное мне посланным им ангелом. Ни один человек не знает этой тайны. Но вам, Пардальян, я доверяю и скорее умру, чем позволю себе усомниться в вашей дружбе. Да, я собираюсь убить короля Франции… И вы, вы тоже завтра будете отомщены, шевалье! Вы же, герцог Ангулемский, с моей помощью рассчитаетесь с Екатериной и с королем Генрихом. Вспомните, сколько зла причинили они вашему отцу!.. Молитесь же за меня, а за Генриха Валуа молиться уже бесполезно!..

Монах замолчал и задумался. Потом он все так же безмолвно склонил голову и, видимо, собрался уходить. Но Пардальян остановил его:

— Вы посвятили нас в вашу тайну, расскажите же теперь, как вы собираетесь действовать.

Жак Клеман заколебался, но отказать шевалье не смог:

— Хорошо… От вас у меня тайн нет… Кроме того, вы получите возможность видеть все собственными глазами и сполна утолить жажду мести… Завтра в девять утра король примет в ратуше герцога де Гиза. После аудиенции Валуа отправится в собор. Он знает, что на пути в церковь к нему подойдет исповедник и вручит индульгенцию с полным отпущением грехов. Этот монах должен сопровождать короля до самого входа в собор. Пардальян, этим исповедником буду я!

Карл Ангулемский вздрогнул и хрипло произнес:

— Значит, вы пойдете с крестным ходом от ратуши до собора?

— Нет, — ответил монах. — Я буду ждать у входа в храм. Я подойду к королю, и Генрих опустится на колени, чтобы принять индульгенцию. С колен он уже не встанет…

Жак Клеман все ниже склонял голову. Казалось, на него давил невидимый тяжелейший груз. Из последних сил монах произнес:

— Молитесь же за меня, — и метнулся к двери.

Но Пардальян удержал Жака Клемана за руку, а герцог бросился к выходу, чтобы помешать монаху уйти.

— Жак Клеман, — спокойно сказал шевалье, — я хотел бы попросить вас об одной услуге…

Монах с удивлением взглянул на Пардальяна и воскликнул:

— Вы оказали мне такую честь, обратившись с просьбой! Неужели я могу чем-нибудь помочь вам?.. Я перед вами в долгу, шевалье, и буду рад хоть как-то отплатить за все, что вы сделали для меня и для Алисы де Люс! Говорите же…

— Жак Клеман, — торжественно произнес Пардальян, — я прошу вас сохранить жизнь Генриха Валуа, короля франции… Он нужен мне… пока нужен…

Монах смертельно побледнел. По телу его пробежала дрожь, и он бессильно опустился на табурет.

— Вам нужна жизнь Валуа? — изумленно прошептал Жак Клеман.

— Да, случилось так, что моя судьба связана с судьбой короля Франции. Вспомните, вы сказали, что сегодня нас свело само Провидение, так послушайте же меня, сын Алисы де Люс… я прошу тебя, Клеман, оставь в живых короля!.. От этого зависит и моя жизнь!..

— Будь проклята эта минута! — прохрипел монах.

Он смотрел на шевалье безумным взором, все тело его содрогалось, зубы стучали. Голова Жака Клемана едва не раскалывалась от нахлынувших мыслей.

«Жизнь короля… — лихорадочно размышлял монах, — он просит меня сохранить жизнь Генриху… но она… она, ангел любви, она же будет ждать меня в полночь! Все, что у меня осталось на земле, это любовь Мари… А Пардальян хочет, чтобы я отрекся от нее!»

Наступила полночь, и первый удар колокола с соборной колокольни медленно проплыл над спящим Шартром. С шестым ударом монах встал, умоляюще поглядел на Пардальяна и прошептал:

— Пощадите, шевалье!

Пардальян с изумлением взглянул на Жака Клемана. Как странно! Почему монах просил пощады? Что творилось в потемках его несчастной души? Раздался последний, двенадцатый удар. Потом все стихло. Вдруг Жак Клеман упал на колени и поник головой. Шевалье понял, что наступила решающая минута. Монах медленно поднял глаза, и Пардальян прочел в них немыслимую муку, а затем услышал произнесенные слабым голосом слова:

— Король Франции будет жить!.. Прости, матушка, ради шевалье де Пардальяна, прости меня!..

Потеряв сознание, Жак Клеман рухнул ничком на пол.

— Дорого далось ему такое решение… — вздохнул Пардальян.

Они с герцогом осторожно подняли монаха и дали ему воды. Через несколько мгновений он пришел в себя.

Карл взглянул в его лицо и содрогнулся: этот человек казался живым воплощением скорби и отчаяния…

На следующее утро король Генрих проснулся довольно рано. Он собирался к девяти отправиться в ратушу, чтобы принять, как обещал вчера, герцога де Гиза и представителей парижского народа.

В Шартре королю предоставили апартаменты в доме господина Шеверни. Хозяин особняка, губернатор провинции Бос, был одним из тех немногих, кто остался верным династии Валуа и в трудный час. Он уступил Его Величеству свой дом, а сам с семейством расположился у одного из горожан. Для приема монарха де Шеверни убрал покои почти по-королевски, так что губернаторский особняк напоминал маленький Лувр. А когда Крийону удалось привести в Шартр шесть-семь тысяч вооруженных человек, составлявших теперь всю армию опального короля, Генрих снова почувствовал себя властителем.

Король бежал из Парижа потрясенный, напуганный, в слезах. Но в Шартре его с почетом встретили и препроводили в специально подготовленные покои в доме Шеверни депутаты от горожан; перед королем в парадном строе прошествовали рейтары Крийона — испытанные в боях, надежные вояки. И Генрих III пришел к выводу, что и в изгнании, далеко от столицы, вполне можно жить.

Однако вскоре король заскучал: ему так не хватало Лувра и бесконечных дворцовых празднеств! Конечно, крестный ход — неплохая вещь, но маскарады все-таки лучше! В Шартре король вел слишком уж однообразную, монотонную жизнь.

Ему так хотелось вернуться в Париж и обратиться к жителям столицы:

— Я вернулся!.. Попробуем жить в мире!

Надо сказать, что Генрих III трусом не был и долго отсиживаться в Шартре не собирался. Но его приближенные, в том числе Вилькье, д'Эпернон и д'О, без конца твердили ему, что королева-мать осталась в Париже, что она все устроит и не следует мешать ее планам.

Король к тому же был не глуп и достаточно хитер: вспомним, как провел он своих врагов, выставив их на посмешище в первый день прибытия Гиза в Шартр.

Итак, в это утро Генрих III проснулся в прекрасном расположении духа. Прежде чем выйти к придворным, он направился в соседние покои, где разместилась Екатерина Медичи, прибывшая в Шартр неделю назад.

Накануне Генрих долго обдумывал ответ, который следовало дать парижским депутатам, и принял решение. Король вошел в апартаменты Екатерины с оживленной улыбкой и против своего обыкновения расцеловал матушку в обе щеки. Любимый сын старой королевы, охотно расточавший ласки своим фаворитам, обычно бывал с матерью весьма холоден. Екатерина прямо расцвела от счастья. Ее лицо засияло и стало добрым и нежным, а выражение глаз смягчилось. Она любила сына, любила страстно! Во имя счастья дорогого Генриха королева совершила немало преступлений.