Мишель Зевако - Заговорщица

— Пардальян!

В тот же миг шевалье де Пардальян соскочил со стены и оказался в обители. За ним спрыгнул Карл Ангулемский. Пардальян шагнул к Фаусте:

— Мне кажется, сударыня…

Вопль ужаса прервал его речь — это Карл Ангулемский увидел на кресте несчастную Виолетту. Герцог кинулся к своей невесте, а Фауста приказала солдатам:

— Охрана! Схватить обоих.

Шевалье, не обращая внимания на вооруженных людей, продолжал:

— Итак, сударыня, я то и дело застаю вас с поличным прямо на месте преступления, когда вы кого-нибудь убиваете. Так было на улице Сен-Дени, так было на берегу Сены, так было в Шартрском соборе. Правда, я, к счастью, появляюсь вовремя. Вот и сейчас, надеюсь, я не опоздал… Назад, слышите?! — крикнул шевалье солдатам и вытащил шпагу.

Стражники наступали на него. Как раз напротив шевалье оказался кардинал Ровенни. Жан сделал резкий выпад и клинком почти коснулся груди итальянца. Пардальян уже собирался нанести следующий удар, но, пораженный, остановился — Ровенни и не пытался уклониться от острой стали, он застыл перед шевалье в низком поклоне!

Затем Ровенни бросил несколько слов командиру охраны, и солдаты отступили. А кардинал прошептал, обращаясь к Пардальяну:

— Жду ваших приказаний… Скорей!

Что случилось? Каких приказаний? Шевалье ничего не понимал. Он и забыл, что на его руке сияло золотое кольцо, кольцо особой формы, полученное им почти полгода назад на мельнице на холме Сен-Рок от некоего господина Перетти. (Читатель, мы надеемся, помнит, какую услугу оказал тогда наш герой старику, назвавшемуся мельником. )

Ровенни заметил блеснувшее золото кольца как раз в тот момент, когда шпага Пардальяна едва не пронзила ему грудь, и решил, естественно, что перед ним — долгожданный посланец Сикста V: ведь именно такой перстень и показывал ему вчера Его Святейшество.

— Жду ваших приказаний! — нетерпеливо повторил Ровенни.

— Арестуйте этого человека! — закричала Фауста. — Ровенни! Охрана! Что вы делаете! Предатели! Предатели!

— Приказаний?! — все еще недоумевал шевалье, но на всякий случай велел: — Задержите эту женщину… а там посмотрим!

Разъяренная Фауста сошла с трона и шагнула к Пардальяну, но в эту минуту кардиналы затянули гимн во славу папы. И пораженная Фауста остановилась, прислушиваясь:

Фауста поднесла руку ко лбу. Глаза ее сверкнули, подобно молнии. По телу пробежала дрожь. Охрана окружила свою же повелительницу! А кардиналы и епископы, укрывшись за спинами солдат, пели папский гимн, открыто признаваясь в измене!..

— Предатели! Предатели! — шептала Фауста.

Но даже в эту минуту она сохранила царственную осанку и горделивое достоинство.

А со стороны ворот донесся звук фанфар, и три десятка вооруженных людей строем вышли на площадку.

— Герцог де Гиз! — обрадовалась Фауста. — Ко мне, сюда, герцог!

— Кардинал Каэтан! — воскликнул Ровенни. — Его Святейшество Сикст Пятый!

Фауста подняла взгляд, посылая небу проклятье, а потом опустила голову и осталась стоять недвижно, словно каменная статуя. Более она не произнесла ни слова.

Вся эта сцена (с того момента, как Пардальян соскочил со стены) длилась не более минуты. Убедившись, что по непонятным причинам поведение окружающих изменилось, шевалье убрал шпагу в ножны и проворчал:

— Чтоб меня повесили вверх ногами, как покойного Колиньи, если я хоть что-нибудь понимаю!.. Однако же достойный господин Пикуик заверял нас, что в монастыре мы обнаружим нашу певицу…

Пардальян обернулся и только теперь увидел то, что сразу заметил герцог Ангулемский. Взор шевалье мгновенно охватил и увитый цветами крест, и распятую девушку, и Карла, потерявшего сознание и ничком лежавшего на земле, и два трупа, застывшие в посмертном объятии.

Пардальян ринулся к кресту и могучими руками обхватил столб, стараясь раскачать и, приподняв, свалить его. Дерево трещало, но не поддавалось. А на площадке тем временем появился старец в скромном наряде горожанина, и хор кардиналов и епископов запел еще громче:

Князья церкви пали ниц, только одна Фауста осталась стоять. Ее глаза встретились со взглядом Сикста.

— На колени, о женщина, объятая гордыней! — произнес папа, простирая руку то ли для благословения, то ли для проклятия.

— Отступник, — ответила Фауста. — мою гордыню тебе не сломить!

Пардальяну наконец-то удалось раскачать и наклонить крест. Он осторожно опустил распятие на землю, моментально разрезал веревки, опутывавшие руки и ноги Виолетты, и приложил ухо к ее груди.

Придя в себя, Карл Ангулемский на коленях подполз к Виолетте. Ему показалось, что она мертва, и он почувствовал, что сердце его вот-вот разорвется… Безысходная скорбь охватила душу юного герцога… Но Пардальян сказал Карлу лишь одно слово, и это слово придало молодому человеку сил:

— Жива!

Карл огляделся и только тут заметил у подножия креста тело Леоноры. Он даже не узнал цыганку… впрочем, в эту минуту он не узнал бы и родную мать. Герцог наклонился, поднял лежавший рядом с женщиной пестрый, расшитый побрякушками цыганский плащ и завернул в него свою возлюбленную.

Карл забыл обо всем, он не обращал внимания даже на Пардальяна. В голове у него была только одна мысль: бежать, бежать из этого проклятого места! Он взял девушку на руки и направился в сторону монастырского здания. Никто не стал останавливать герцога.

Пройдя через весь двор, Карл подошел к главным воротам и внезапно почувствовал, что силы его иссякают. Перед глазами плыл красный туман, ноги подкашивались. Он прошептал что-то неразборчивое… земля неодолимо потянула его к себе. Карл Ангулемский упал, не выпустив из рук свою драгоценную ношу…

Чтобы распять на кресте Виолетту, Фаусте нужен был палач, и она его нашла. Палачом стал цыган Бельгодер, отец той, что теперь называли Жанной Фурко… отец Стеллы. Чтобы заставить Бельгодера согласиться, Фауста убеждала его:

— Одна из твоих дочерей умерла… но вторая жива. Если погибнет Виолетта, ты увидишься со Стеллой.

В свирепой и дикой душе цыгана жила не только отцовская любовь, но и страшная ненависть к мэтру Клоду… Ее вполне хватило для того, чтобы цыган принял решение.

Итак, в назначенный час Бельгодер явился в аббатство. Привели, точнее принесли Виолетту, потому что идти она не могла: видимо, ее заранее чем-то опоили. Бельгодер не колеблясь схватил несчастную, привязал ее к кресту и, с помощью стражников, опустил основание столба в вырытую накануне яму. Фауста одна наблюдала за подготовкой церемонии. Лишь дюжина солдат окружала площадку. Леонора и Жанна Фурко были заперты в доме. Кардиналы также еще не появились.