Мишель Зевако - Сын шевалье

Пользуясь темнотой, Пардальян позволил себе широко улыбнуться. А Генрих, кивнув Жеану, взял шевалье под руку, ибо имел привычку на кого-нибудь опираться при ходьбе. Они неторопливо двинулись по направлению к Лувру. Король, судя по всему, пребывал в превосходном расположении духа и наслаждался ночной прогулкой.

Ни единым словом не помянул он выходку молодого человека, шагавшего слева от него. Равным образом, не припомнил Пардальяну отказ подчиниться, выраженный в весьма резкой форме. Наконец, он обошел полным молчанием и схватку с лучниками. Все это словно бы выветрилось из его памяти, как будто ничего и не произошло. Он беседовал со своими спутниками в привычной фамильярной манере, много шутил и смеялся, но намерений своих не выдавал, сводя весь разговор к милым пустякам.

Дойдя до конца улицы, король машинально повернул назад, и они вновь прошли мимо дома Бертиль, направляясь теперь к улице Сент-Оноре.

Посреди улицы Арбр-Сек возвышался крест Трауар, возведенный в царствование Франциска I, примерно столетие назад. Мостовая была довольно узкой, и крест, как легко можно понять, затруднял движение. Жители подавали жалобы, но городским властям, глухим во все времена, понадобился еще век, чтобы прислушаться к ним. Крест перенесли на угол улиц Сент-Оноре и Арбр-Сек, где он стоит и доныне.

В тени этого креста затаились трое — сжимая в руке кинжалы и подобравшись для прыжка, они безмолвно поджидали короля и его спутников. Это были Эскаргас, Гренгай и Каркань, отчаянные головорезы, которых мы уже видели у дверей дома Жеана Храброго.

Король, как уже было сказано, опирался на руку шевалье де Пардальяна, шедшего справа, тогда как Жеан держался слева. Крест они стали обходить с правой стороны, и таким образом ближе всех к нему оказался юноша.

Король с Пардальяном, казалось, не заметили прижавшихся к каменной облицовке разбойников, а те, в свою очередь, не шелохнулись.

Жеан Храбрый, пропустив спутников вперед, остановился и, сделав вид, что ему надо подвязать шпору, поставил ногу на бордюр. Одновременно с этим он еле слышно выдохнул какое-то краткое приказание, вполне уверенный, что его расслышат. И тут же удалился с самым равнодушным видом, догнав Генриха IV и Пардальяна, которые не обратили на эту заминку никакого внимания. Повернув налево, все трое вскоре исчезли в темноте улицы Сент-Оноре.

Лишь тогда троица храбрецов покинула свое укрытие. Вид у них был испуганный, а лица такие бледные, словно они только что избежали величайшей опасности.

— Ох! — выдохнул провансалец Эскаргас. — Чуть не влипли!

— Едва не напали на вожака! — воскликнул Каркань.

— Как бы он нас отдубасил, подумать страшно! — признался без ложного стыда парижанин Гренгай.

— Молчи об этом, ради Бога! От одной мысли у меня поджилки трясутся.

— И у меня! Но кто знал, что это он?

— Разве я вас не предупреждал, что слышу его голос?

— А вот он-то нас в темноте высмотрел и сразу узнал!

— Хотя мы так ловко затаились!

— Дьявольщина! У него глаза, как у кошки!

У них из рук уплыла хорошая добыча, и они огорчились — но одновременно ликовали, бешено вращая глазами и награждая друг друга тумаками, ибо иначе не умели выражать своих чувств. Радовались же они тому, что встретили «вожака», которым восхищались ничуть не меньше, чем боялись его.

— Баста! — промолвил Эскаргас. — Живо в дорогу! Вы слышали приказ: следовать за ним, не привлекая внимания двух других, не выпускать его из виду и действовать только по сигналу, но не раньше. Смотрите в оба!

— Похоже, затевается что-то серьезное!

— Зато будем с барышом. Ради мелочи он не стал бы затруднять себя.

Они устремились вперед, прижимаясь к стенам домов и двигаясь с бесшумной гибкостью хищников. Не выдавая ни единым звуком своего присутствия, они неотступно следовали за королем и его спутниками, держа наготове шпаги и внимательно прислушиваясь.

Генрих, повернув еще раз налево, вступил на улицу Эшель, ведущую к Тюильри. У парижского епископа имелась собственная виселица на этой улице [8], которая, видимо, и получила свое название по орудию казни.

Король, остановившись перед виселицей, заметил непринужденно, словно гид, показывающий достопримечательности столицы:

— В 1344 году к такой же перекладине привязали закованного в цепи Анри де Мальтруа. Снизу в него швыряли камнями и комьями грязи. Через три часа он умер.

Помолчав, Генрих небрежно добавил:

— Анри де Мальтруа взбунтовался против короля, за что и подвергся заслуженному наказанию.

Оба спутника монарха вздрогнули. Намек был прозрачен и таил в себе угрозу.

Пардальян, сохраняя внешнее спокойствие, сказал:

— К счастью, в наше время уже нет подобных варварских, бесчеловечных казней.

— Даже для злодеев, виновных в оскорблении величества, — добавил Жеан.

— Верно! Теперь их подвергают колесованию, — холодно произнес король, отходя от виселицы.

Трое храбрецов, остановившись поодаль, наблюдали за происходящим.

— Кой черт сдалась им эта виселица? — спросил Эскаргас.

А Гренгай заметил не без грусти:

— Как могут честные христиане задерживаться возле этих дьявольских сооружений, как бы они ни назывались: виселица, дыба, позорный столб? Что в них привлекательного? Я бы всех зевак, что так любят на них глазеть, приговорил бы познакомиться с ними поближе… Клянусь, после этого они бы ко всяким гнусным орудиям убийства и на пушечный выстрел не подошли!

— Истинная правда, — поддакнул Каркань. — Смиренно признаюсь, что после вынужденного знакомства с одним из них… кажется, это был позорный столб… так вот, мне хочется бежать отсюда со всех ног, чтобы не видеть эту окаянную виселицу!

Оба его товарища воскликнули разом:

— И мне тоже!

Затем они вновь пустились следом за королем, Пардальяном и Жеаном, бесшумно ступая и используя любой выступ стены, любую нишу и угол дома, чтобы укрыться. В предприятиях подобного рода они явно преуспели, и им удавалось держаться довольно близко к своим подопечным, одновременно не привлекая их внимания.

Внезапно Каркань еле слышно прошептал:

— Клянусь рогами всех дьяволов ада! Ведь нас ждет синьор Кончини!

— Дьявольщина! Я совершенно о нем забыл!

— Пусть подождет, — презрительно молвил Гренгай. — Разве нашего вожака зовут Кончини?

— Наш вожак Жеан, храбрейший из храбрых, сильнейший из сильных! А этот Кончини должен радоваться, что мы согласились послужить ему.

— Кто же будет возражать, Эскаргас… Но с этим Кончини можно иметь дело. Он ведь нам неплохо платит… Мы сохраним верность нашему господину, но не будем пренебрегать и итальянцем!

— Ты здраво рассудил, Каркань. Мы сумеем дать надлежащие объяснения этому Кончини.