Виктор Поротников - Кровавое Крещение «огнем и мечом»

Несмотря на постигший ее позор, Вышенега держалась с завидным спокойствием. Она не краснела и не опускала голову под взглядами многочисленных прохожих, мужчин и женщин, которые невольно останавливались, уступая дорогу Добрыне и его людям, в окружении которых шли к Волхову Вышенега и ее дочь. В отличие от матери, Умила была вся красная от стыда, она сутулилась, стараясь не смотреть по сторонам, а по ее щекам катились слезы.

Там, где улица Проезжая пересекает улицу Пискуплю, возле углового полусгоревшего дома Добрыня столкнулся лицом к лицу с боярыней Добролежей, которая шла куда-то с корзиной в руке.

— И тебя постигнет та же участь, коль добровольно не примешь крещение в реке, — чуть замедлив шаг, бросил Добрыня Добролеже. При этом он указал пальцем на две нагие женские фигуры позади себя.

Потрясенная увиденным, Добролежа скинула с себя плащ и хотела укрыть им рыдающую Умилу, однако вооруженная свита Добрыни грубо отпихнула ее к забору древками дротиков.

Оказавшись на берегу Волхова среди множества других женщин, пришедших сюда принять крещение, боярыня Вышенега наотрез отказалась входить в реку, несмотря на то что ей развязали руки и позволили укутаться покрывалом, поданным кем-то из жен ремесленников. Умила же беспрекословно спустилась в воду, едва с нее сняли путы и дали платье, чтобы прикрыть наготу. Когда Умила вышла из воды, а священник-грек надел ей на шею маленький медный крестик, рассерженная Вышенега призвала гнев языческих богов на голову дочери.

Потеряв терпение, Добрыня схватил Вышенегу за волосы и затащил ее в реку, крикнув Акиму Корсунянину, что он сейчас станет крестным отцом «этой заблудшей ослицы». Вышенега вырывалась изо всех сил, но Добрыня все же окунул ее в воду с головой три раза подряд. Потом Добрыня столь же бесцеремонно выволок Вышенегу на берег, поставив ее на колени перед Акимом Корсунянином. Нахлебавшаяся воды Вышенега давилась кашлем и натужно дышала, с ее волос стекали струи речной воды, намокшее покрывало, облепив тело боярыни, совершенно не скрывало ее наготы.

Аким Корсунянин, произнося свое благословение и надевая на шею Вышенеги медный крестик, старался не смотреть на ее голые белоснежные бедра и обнаженную, тяжело вздымающуюся грудь.

— Ну вот, упрямая ослица, теперь ты — христианка! — торжествующе промолвил Добрыня, подняв продрогшую Вышенегу на ноги и набросив ей на плечи свой красный плащ. — Иди домой, голубушка. И помни, что отныне я твой крестный отец.

К Вышенеге подбежала ее дочь и стала стаскивать с нее мокрое насквозь покрывало, завязанное узлом на левом плече. Умила успокаивала мать, говоря ей, что теперь все позади и их оставят в покое. Вышенега выглядела потерянной и убитой горем, словно только что она увидела смерть всех своих родных и близких.

Случай с боярыней Вышенегой очень скоро стал известен всему Новгороду. Боярские жены и вдовы поспешили принять крещение из боязни оказаться на месте Вышенеги и ее дочери. Все понимали, что Добрыня ныне всевластен в Новгороде и ему лучше не перечить.

Близ впадения Волхова в обширное холодное озеро Нево стоит град Ладога, основанный в незапамятные времена кривичами, пришедшими сюда от Псковского озера. Словене ильменские, основавшие Новгород, образовали могучий племенной союз, куда вошли и пришедшие сюда пруссы, и издавна здесь жившие чудь и меря, и осевшие в Ладоге кривичи. Когда-то в Ладоге правили князья из рода кривичей, но возвысившийся Новгород прибрал Ладогу к рукам, сместив здешнюю княжескую династию. Ладога стояла в самом начале длинного речного пути из варяг в греки, являясь важным торговым центром. Из озера Нево ведет и другой торговый путь по реке Свирь в Онежское озеро, потом по Онеге-реке до Белого озера и далее по реке Шексне до Волги, которая несет свои воды к теплому Хвалынскому морю. В Ладоге всегда находился посадник из Новгорода с дружиной и мытными старостами, взимавшими торговую пошлину с купцов, идущих на юг от Варяжского моря или, наоборот, державших путь на север от моря Греческого.

В Ладоге держали свои подворья и торговые лавки многие новгородские бояре и купцы. Прежде всего в Ладоге оседали товары из Скандинавии, Дании, Фризии и с острова Готланд.

Добрыне было ведомо, что немало новгородцев ушло в Ладогу, не желая принимать веру Христову. Оставив в Новгороде Путяту, Добрыня с тремя сотнями дружинников устремился на ладьях к озеру Нево. Зная, что Ладога еще со времен Рюрика укреплена бревенчатыми стенами и башнями, Добрыня разделил свой отряд. Две сотни воинов во главе с Сигвальдом подошли к Ладоге на судах по реке, сам же Добрыня с сотней дружинников подкрался к городу со стороны леса. Было раннее утро, поэтому городские ворота были закрыты. Смерды из окрестных деревень стояли перед воротами с возами и лошадьми, желая попасть на городской рынок. Дружина Добрыни тоже до поры затаилась среди деревьев и кустов в ожидании, когда распахнутся дубовые створы ворот.

Наконец, солнце взошло над верхушками могучих сосен и елей, зародился новый день погожего бабьего лета. Ворота Ладоги со скрипом растворились, повозки селян, груженные кладью, длинной вереницей потянулись в просыпающийся деревянный городок, раскинувшийся над широким вольным Волховом.

Стража у ворот была изумлена и ошарашена, увидев перед собой толпу ратников в кольчугах и шлемах, со щитами и копьями в руках. Запыхавшиеся после стремительного бега киевляне со смехом разоружили стражников, заперев их в ближайшей крепостной башне. Напуганные селяне хотели было спасаться бегством, но Добрыня успокоил их, подходя к каждому и говоря, что дела на торгу будут идти сегодня своим чередом, как и в прошлые дни. Заодно местным смердам будет полезно узнать о тех событиях, которые произошли недавно в Киеве, Смоленске и Новгороде, а ныне это же самое случится и в Ладоге.

Расставив своих ратников у городских ворот и башен, Добрыня с полусотней гридней двинулся прямиком на торжище. Несмотря на ранний час, торговая площадь была полна народу. Оказывается, ладожане собрались на вече, чтобы решить, пускать ли к себе дружину киевлян и священников-греков, подошедших к Ладоге на ладьях. Ворота, ведущие к речной пристани, были наглухо заперты. На крепостной стене и у воротной башни маячили вооруженные стражи.

На бревенчатом возвышении, куда в обычные торговые дни выводят рабов на продажу, стоял и разглагольствовал новгородский тысяцкий Угоняй. На нем была желтая парчовая свитка с длинными узкими рукавами и красные яловые сапоги, на узорном поясе висел кинжал в серебряных ножнах. Длинные русые волосы тысяцкого разметались под порывами теплого ветра, но он не обращал на это внимания, увлеченный своей пламенной речью.