Наталья Павлищева - Крах проклятого Ига. Русь против Орды (сборник)

– Супруга моего немцы угнали рыть канал возле города Кенигсберга еще десять лет тому назад, – с печальным вздохом ответила Дангуоле. – С той поры я его и не видела. Много мужчин из нашей деревни сгинули бесследно на подневольных работах: кто-то нашел свою погибель в каменоломнях, кто-то на добыче соли, кто-то на прокладке каналов… В нашем селении мужских рук-то почти не осталось, ежели не считать мальчишек и стариков. Все труды и тяготы выносят на своих плечах жены и вдовы.

– Как называется ваше селение? – спросил Пересвет. – И далече ли отсюда до ближайшего замка крестоносцев?

– Деревня наша называется Укмерге, – молвила хозяйка, наливая в кружку золотистый яблочный сок. – От нас до ближайшего немецкого замка полдня пути. Этот замок называется Лазен. Наше село и еще шесть прусских деревень в округе принадлежат барону Райнварту, владельцу Лазена.

– Далеко ли от Лазена до Рудавского замка? – допытывался Пересвет, уплетая за обе щеки сало с хлебом.

– Около пятнадцати верст, – проговорила Дангуоле, бросив на гостя внимательный взгляд. – Ты бежал из Рудавского замка?

Пересвет молча кивнул. Затем он негромко добавил, прожевав хлеб и сало:

– Я ведь не один бежал. Вместе со мной сбежала одна немка-монахиня.

– Где же она? – так же тихо спросила Дангуоле, присев на скамью рядом с Пересветом.

– Она дожидается меня в лесу недалеко отсюда, – помедлив, промолвил Пересвет. – Я же не знал, что меня ждет в вашей деревне, поэтому и не взял ее с собой. Можно, я приведу ее сюда? Она от усталости еле держится на ногах.

– Конечно, веди. О чем речь! – Дангуоле похлопала Пересвета по плечу. – Беги за своей подругой, а то она небось вся извелась от неизвестности. Беги, пока деревня не проснулась. Будет лучше, если никто, кроме меня, вас не увидит.

Гертруда и впрямь была на грани полного отчаяния от долгого отсутствия Пересвета. Она едва не разрыдалась от радости, когда Пересвет предстал перед ней живой и невредимый, да еще и с утешительным известием, что ему удалось найти в селе гостеприимную хозяйку.

Увидев Гертруду, Дангуоле сразу сказала, что та похожа лицом на ее старшую дочь. «Что ж, теперь у меня будет две дочери», – добавила с радушной улыбкой Дангуоле, обняв и поцеловав юную немку.

Утолив голод, Гертруда лишь с немалым трудом могла поддерживать беседу с Дангуоле: ее сильно клонило в сон. Хозяйка посоветовала Пересвету уложить Гертруду спать на чердаке дома, где находился сеновал. Пересвет помог Гертруде подняться на чердак, а сам вернулся в дом. Он хотел вызнать у хозяйки, можно ли у них в деревне купить лошадей и имеется ли поблизости прямая дорога, ведущая к Неману.

Дангуоле была откровенна с Пересветом, поведав ему, что у них в селе всех лошадей давно забрали немцы, поэтому ее односельчане пашут землю на волах. Лошади имеются в Добеле, другом прусском селении, но туда Пересвету и Гертруде лучше не соваться. От Добеле до замка Лазен рукой подать, слуги барона Райнварта часто наведываются в эту деревню, у них там всюду глаза и уши. Дорога к Неману тоже пролегает близ Лазенского замка, и путь этот опасен для Пересвета и Гертруды, ибо в той стороне много других замков и немецких деревень.

– Вам, милые мои, лучше наведаться к старику Пелузе, который живет отшельником в лесу и не платит податей немцам, – молвила Пересвету Дангуоле. – Пелузе знает все тропы в лесной чаще, он может указать вам самую верную и безопасную дорогу на восток. Скоро из леса вернется моя дочь, она-то и проводит вас к жилищу Пелузе.

Оказалось, что старшая дочь Дангуоле вот уже неделю живет с подругами в лесу. Девушки из Укмерге, как обычно, в эту пору лета собирают впрок на зиму ягоды и грибы, которые они сушат на солнце.

– Моей дочери шестнадцать лет, но она слывет заводилой среди наших девчат, даже среди тех, кто старше ее, – не без гордости в голосе сказала Дангуоле. – Моя Цильда и жениха сама себе выбрала, им стал четырнадцатилетний Станто, сын здешнего бондаря. Этой осенью у них состоится свадьба.

– Не рановато ли Станто идти под венец? – заметил Пересвет, потягивая яблочный сок из кружки.

– Рановато, конечно, но иначе никак нельзя, – пояснила Дангуоле. – Всех наших юношей с шестнадцати лет немцы начинают забирать на принудительные работы, с которых большинство из них уже не возвращается домой. Возвращаются лишь те, кто получил увечье и не может больше работать. Немцы делают все, чтобы у пруссов рождалось как можно меньше детей. Я вот успела родить двух сыночков, уже оставшись без мужа, но никто из соседок не укоряет меня за это. Все понимают, что пруссы просто-напросто вымрут, коль женщины в наших селеньях перестанут рожать детей. Среди моих соседок две тоже произвели на свет по ребенку не от мужей, которые умерли до срока, а от случайных мужчин-пруссов. Немецкие священники называют это блудом, но мои соплеменники не согласны с ними в этом, ибо все знают, как много проживало пруссов между Неманом и морским побережьем еще полвека тому назад и как мало нас ныне осталось.

Делясь сокровенным и наболевшим с Пересветом, Дангуоле призналась ему, что и в свои пятьдесят она еще согласилась бы родить опять, но, к сожалению, ее женский организм уже не способен на это. «Время мое ушло безвозвратно, – грустно посетовала Дангуоле, – как и лучшие времена моего многострадального народа!»

Позвав на завтрак своих малолетних сыновей, Дангуоле перешла на прусский язык, извинившись перед Пересветом и пояснив ему, что во всех прусских деревнях матери тайком приучают своих детей к родному языку. Ведь у пруссов, утративших свободу и землю, ныне остается лишь родной язык, как память о былом могуществе. Уничтожить эту память среди порабощенных пруссов завоевателям-немцам не удастся никакими мерами, разве что истребить всех пруссов поголовно.

Посидев еще какое-то время за столом вместе с Дангуоле и ее сыновьями, Пересвет тоже отправился на сеновал. От сытной пищи у него начали слипаться веки.

Старшая дочь Дангуоле объявилась дома в этот же день ближе к вечеру. Дангуоле поднялась на чердак и разбудила Пересвета и Гертруду, сообщив им об этом. Она сказала также, чтобы Пересвет и Гертруда не спускались с чердака, покуда люди в деревне не начнут отходить ко сну.

– Я поведала Цильде о вас, – тихо молвила Дангуоле. – Она сама поднимется к вам сюда после того, как подоит коз и вычистит загон у свиней. А я покуда займусь грибами и ягодами, принесенными Цильдой из леса.

Гертруда предложила доброй женщине свою помощь, но та запретила немке спускаться с сеновала до тех пор, пока на улице совсем не стемнеет.

Внешне Цильда очень походила на свою мать Дангуоле. У нее были такие же тонкие благородные черты лица, такие же светлые брови и волосы. Разрезом глаз, формой носа и росчерком губ Цильда также уродилась в мать, которая в молодости, судя по всему, была неотразимой красавицей. Даже в свои пятьдесят лет Дангуоле сохранила немало от былой привлекательности. Она была стройна и подвижна, на лице у нее почти не было морщин, все линии ее стана были весьма женственны и приятны для мужского глаза. Дангуоле была очень белокожая, что было необычно для простой крестьянки, и дочь ее унаследовала столь же белую и нежную кожу.