Дадли Поуп - Рэймидж и барабанный бой

Лодка отошла от борта. Джексон, похожий на улана, сидел на корме, держа в одной руке румпель, а в другой — абордажную пику с куском ткани, изображающим белый флаг.

Матросы гребли оживленно и так энергично, как будто шли рядом с флагманом, и скоро шлюпка оказалась у подветренного борта «Сабины». Глядя на фрегат снизу, Рэймидж понимал, что взобраться на борт будет непросто — так сильно он раскачивался, при этом он удивился, видя что вода льется из шпигатов и стекает по борту. Откуда могла взяться вода на палубе?

В то время как Джексон отдавал последние приказы, которые поставят шлюпку вдоль борта, Рэймидж оглянулся на «Кэтлин» и почувствовал, что его уверенность быстро испаряется — таким крошечным казался куттер, при том что он лежал в дрейфе в каких-нибудь двухстах ярдов. С палубы фрегата он должен казаться столь же грозным, как портовый катер.

Матрос на носу зацепился отпорным крюком, и Рэймидж нахлобучил шляпу, выждал момент, когда шлюпка поднимется на гребне волны, и вскочил на нижний батенс — толстую доску, установленную вдоль борта судна. Испанцы оказались достаточно предупредительными, чтобы спустить фалрепы, так что ему было за что держаться.

Он быстро миновал нижние три батенса — на случай, если фрегат качнется на подветренный борт и волна зальет его ноги, затем стал двигаться медленнее, чтобы не выглядеть запыхавшимся. Поднимаясь, он решил не подавать вида, что говорит по-испански, тогда он сможет многое понять из неосторожных замечаний. Если ни один из испанцев не говорит по-английски — что маловероятно — то он использует французский язык.

Люди, стоящие вдоль фальшборта, наблюдали за ним, и когда Джексон увел шлюпку от фрегата, оставив его в одиночестве на борту, Рэймидж пережил внезапный приступ паники: он был вдали от судна, командовать которым ему было поручено; он не подчинился — теперь он должен был признать это — данным ему приказам; он был во власти испанцев. Если они захотят игнорировать общепринятые правила ведения переговоров под белым флагом и будут считать его пленником (или, более вероятно, заложником), у Саутвика вряд ли хватит умения, чтобы спустить другую шлюпку с порохом и успешно взорвать корму фрегата, — даже если у него хватит нахальства пожертвовать жизнью своего капитана.

Ну, теперь уже слишком поздно беспокоиться о ситуации, которую он не может изменить. Но пока он поднимался, он сообразил, что перед ним ситуация, которую он может изменить.

Наконец его голова оказалась на уровне палубы у входного порта, и он не смотрел ни вправо, ни влево, пока шагал к трапу, ведущему на шканцы. Шляпа сидела ровно, и он чувствовал себя на удивление беззаботным, как будто входил в «Длинную комнату» в Плимуте. Еще несколько секунд назад его беспокоил размер «Кэтлин» — теперь же он был настроен достаточно легкомысленно, чтобы изложить свои смехотворные требования.

Испанский офицер справа от него выпрямился после тщательно отмеренного поклона, правой рукой прижимая шляпу к левой стороне груди.

Рэймидж вернул вежливый, но менее глубокий поклон.

— Teniente [4] Лейтенант. (исп.) Франсиско де Пареха к вашим услугам, — сказал офицер на хорошем английском языке.

— Лейтенант Рэймидж, куттера Его британского Величества «Кэтлин», к вашим услугам. Я хочу говорить с вашим капитаном.

— Конечно, teniente . Пожалуйста, идите в этом направлении. Мой капитан просил, чтобы я принес его извинения за то, что он не говорит по-английски.

— Если вы будете достаточно любезны, чтобы перевести, — вежливо сказал Рэймидж, — я уверен, что мы все поймем друг друга отлично.

— Спасибо. Я к вашим услугам.

Стараясь не шарить взглядом по сторонам слишком заметно, Рэймидж все же разглядел, что с палубы фрегата действительно смыто все начисто. Остатки мачт, словно пни неумело срубленных деревьев, стояли как памятники фатальной комбинации сильного шквала и плохого судовождения. Но даже длительный и сильный шквал был не в состоянии смыть обычную вонь вареной рыбы, прогорклого кулинарного жира и чеснока, свойственную большинству испанских судов, и еще чувствовался какой-то другой запах — словно от костра, только что залитого ливнем. Ага! Внезапно он понял, почему из шпигатов фрегата льется вода: горящие обломки взорвавшейся шлюпки попали на борт и устроили несколько маленьких пожаров… Он мысленно отметил, что несколько сигнальных ракет и фальшфейеров, положенных поверх пороха в следующий раз, могут дать неплохие результаты.

Стоя на корме у большого двойного штурвала, но сознательно отводя взгляд в сторону, его ждал полный мужчина лет сорока в великолепном мундире, почти полностью покрытом золотым шитьем. Толстые складки, нависающие над галстуком, выдавали страстного гурмана. Розовое лицо, отвисшие губы, выпяченный живот, бегающие водянистые глазки, словно ищущие, что бы еще съесть… Рэймидж предположил, что испанский капитан считает своего кока самым важным членом экипажа судна.

Глубокие поклоны, взаимные представления — полного мужчину звали дон Андреас Мармайон — еще больше поклонов, и Рэймидж и Мармайон оба обернулись к Парехе, ожидая, что первым начнет разговор другой. Внезапно Рэймидж понял, что имеет шанс перехватить инициативу, и заявил с уверенностью человека, говорящего о чем-то очевидном и бесспорном:

— Я прибыл, чтобы обеспечить подготовку подачи буксира.

Пареха сделал паузу в нескольких секунд, затем снабдил его перевод на испанский язык примирительным предисловием: «Я боюсь, что англичанин говорит…»

Рэймидж наблюдал лицо капитана. Розовое стало красным, шея раздулась и налилась фиолетовым, и он ответил потоком испанских ругательств, которые Пареха перевел так тактично, как только мог:

— Мой капитан говорит, что вы не можете буксировать нас, и в любом случае вы — его пленник, и он пошлет ваше судно в Картахену за помощью.

Рэймидж, который понял все до того, как Пареха заговорил, смотрел Мармайону прямо в глаза, его брови вытянулись в прямую линию, он с трудом удерживался от того, чтобы потереть шрам, прежде чем ответить.

— Вы заблуждаетесь. Помимо того, что я поднялся на борт под белым флагом, это судно — наш приз. Вы повинуетесь нашим приказам. Буксирный трос подготовлен и будет подан вам, как только я вернусь на куттер.

Пэреха ждал, но выражение Рэймиджа было холодным и официальным, и испанец был напуган взглядом его глубоко посаженных карих глаза.

— Переведите это. Я еще не закончил, но я не хочу недоразумений.

Как собака на поводке, Мармайон сделал полдюжины шагов в одну сторону и полдюжины шагов в другую, пока Пареха переводил. Внезапно он остановился и выкрикнул несколько фраз, подчеркивая некоторые из них раздраженным и довольно смешным топаньем, но избегая при этом глядеть на Рэймиджа.