Дадли Поуп - Рэймидж и барабанный бой

Покуда моряки сидели на лавках вокруг незастеленного, залитого жиром стола, завтракая черствым хлебом и сильно наперченной кровяной колбасой, Рэймидж слушал веселую болтовню Стаффорда. Парень учился на слесаря в Бридвелл-Лейн и, случайно захваченный бригадой вербовщиков, оказался в море, а теперь сидел в испанской гостинице, снабженный американской Протекцией, как у себя дома, как будто гостиница была рядом с мастерской его отца. А если бы он подписал с отцом контракт или просто остался дома в тот день — или, вероятнее, ночь, — когда бригада замела его, он, возможно, благополучно умер бы от старости, не зайдя дальше, чем Воксхолл Гарденс в пяти милях от места своего рождения…

Ну, подумал Рэймидж, с трудом откусив кусок черствого хлеба, по крайней мере у адмирала дона Хосе де Кордова, когда он прибудет, хлеб будет получше, и, вероятно, будет много суматохи около Кастильо де Деспеннья Перрос, пока обставляется его дом.

Видя, что Джексон закончил завтрак, он решил взять американца с собой, чтобы вместе осмотреть дом дона Хосе. Он спросил матросов, разобрались ли они с такелажем шебеки, и, удовлетворенный ответом, что они изучили судно хорошо, сказал им, что они могут провести день, гуляя по городу.

Дом дона Хосе производил впечатление: как раз то, что приличествует адмиралу, командующему таким большим флотом. Белый, с плоской крышей, окруженный по всему периметру крытой галереей, образованной изящными арками, отчего напоминал монастырь, и расположенный на нескольких акрах ухоженного газона, большая часть которого была засажена деревьями и цветущими кустами. Даже сарай садовника был сделан из камня, но, отметил Рэймидж, к счастью, в отличие от других больших испанских зданий, это было окружено низкой оградой, а не высокой стеной.

Судя по тому, что они с Джексоном смогли увидеть, как бы случайно прогуливаясь возле дома, приготовления к прибытию дона Хосе едва начались. Большинство окон закрывали зеленые ставни, и за исключением садовника, выдирающего мотыгой сорняки вокруг двойного ряда кустов, окаймляющих главную аллею, в поле зрения не было никого больше.

В течение четырех дней Рэймидж и Джексон прогуливались мимо дома, и кроме садовника, медленно двигающегося от одного куста к другому, немногое указывало, что должны появиться новые жильцы. Но на пятый день, унылый и пасмурный, с пронизывающим ветром, словно снега высоко в горах хотели напомнить им о себе, большие железные ворота оказались распахнуты, двойные парадные двери отворены, все ставни открыты, и за окнами видны признаки какого-то движения в доме.

Садовник все еще мотыжил сорняки и добрался уже до кустов у самых ворот. Когда двое моряков проходили мимо, он поднял взгляд и с трудом распрямился. Пожатие плеч и быстрый взгляд на небо указывал, что он не одобряет изменение погоды, и Рэймидж сказал:

— Похоже, вы закончили прополку как раз вовремя!

Старик неспешно прислонил мотыгу к кусту и подошел к ним. Рэймидж предположил, что ему скорее под восемьдесят, чем около семидесяти: его глаза были такими светло-карими, словно выцвели с годами, и хотя лицо было в морщинах, на нем лежала печать умиротворения, как будто целую жизнь сажая растения, лелея их, пожиная их урожай в виде плодов или цветов, выкорчевывая, обрезая, и прививая их снова и снова, он усвоил некую философию, редко доступную другим людям.

— Да, оба ряда закончил, и теперь я должен обрезать их, придать им форму — уже прекратилось движение соков, — объяснил он. — Нельзя обрезать кусты, пока движутся соки.

— В самом деле?

— Да, никогда во время движения соков. Зимой они спят, и когда они спят, они не теряют своих соков.

— Хозяину дома нравится ваш прекрасный сад?

— Дону Рикардо? Да, и он и его жена любят сад, но они редко приезжают: они проводят большинство своих дней в Мадриде или там, где Двор.

— Но сейчас они приехали сюда?

— О нет — дон Рикардо сдал свой дом кому-то: адмиралу, сказали мне. Я не думаю, что адмирал будет очень беспокоиться о саде — он привык к морю. Но, возможно, — сказал он с надеждой, почти мечтательно, — возможно, он найдет, что сад — приятное разнообразие после того, как долго смотришь на волны…

Рэймидж едва удержался от желания сказать, что испанские адмиралы, похоже, проводят больше времени в Мадриде, чем в море, и спросил:

— Все, похоже, суетятся в доме: адмирал скоро приедет?

— Через несколько дней. Хулио — мажордом — только что узнал, что адмирал посылает сюда часть своей мебели и серебра из Мадрида, и рассердился: он расценивает это как критику дона Рикардо. Но человеку нравится иметь его собственные вещи вокруг себя — я сказал это Хулио, но он все равно ругается.

— Это, наверное, непросто — везти мебель из Мадрида в это время года. В конце концов, дожди, снег в горах — все может быть испорчено.

— Да, именно так и сказал Хулио. Так или иначе, фургоны уже в Мурсии, так что они прибудут завтра, и мы увидим. Ну, а теперь я должен продолжить — не знаю, откуда лезут все эти сорняки!

Рэймидж попрощался со стариком, и на обратном пути пересказал все Джексону, который прокомментировал:

— Должно быть, хорошо быть богатым. Интересно, что он посылает сюда — больше, чем свое любимое кресло, сэр, это наверняка.

Да… посылку собственному серебра Рэймидж мог понять, но мебель! Внезапно перед глазами у него возникла картина: адмирал сидит за своим столом, читает официальные — и секретные! — письма и отвечает на них. Он будет проводить большую часть дня за столом, секретари и писари будут делать десятки копий каждого приказа капитанам всех его кораблей. И дон Хосе де Кордова предположил — и, вероятно, вполне правильно, — что у его друга дона Рикардо вряд ли найдется достаточно большой стол: стол с ящиками, которые можно запереть…

Два больших фургона с широкими колесами, которые везли мебель дона Хосе, грохотали и скрипели на последних милях изрытой колеями и пыльной дороги в Картахену. Рэймидж и Стаффорд сидели рядом с возницей на первом, а Джексон — на втором. Не дожидаясь подсказки Рэймиджа, Стаффорд поднял оловянную кружку, заполненную до половины бренди, и вручил ее испанскому кучеру, поощряюще подмигнув.

Испанец уже был настолько пьян, что задумался на несколько секунд, прежде чем взять ее; Рэймидж понял, что бедняге трудно различить, какая из трех или четыре кружек, которые он видит, настоящая. Наконец в отчаянном выпаде он ухватил кружку, с довольным урчанием запрокинул голову и вылил содержимое в глотку. Его голова продолжала отклоняться назад, пока не соприкоснулась с днищем фургона; тогда с довольной отрыжкой он заснул, все еще держа кружку.

— Хотел бы, чтобы мы могли накачать свои трюмы так же легко, как он, — сказал Стаффорд, слегка напуганный способностями возницы.