Дадли Поуп - Рэймидж и барабанный бой

Ни Рэймидж, ни Саутвик не пытались скрыть свое волнение при виде пятнадцати больших кораблей в боевой линии. Каждый знал, что он наблюдает одно из самых значительных событий в своей жизни; и все же каждый видел это по-своему.

Профессиональный глаз Саутвика отмечал, держится ли каждый корабль на правильном расстоянии от кормы идущего впереди и все ли его паруса хорошо выставлены. Острова тумана, в которые они вплывали время от времени, были для него лишь небольшими проблемами при поддержании правильной позиции, тогда как Рэймидж видел в них тончайшие завесы, смягчающие очертания судов, придавая им тот вид тайны и загадочной красоты, которую реальные одежды придают просто голой женщине.

И при этом Саутвик никогда не понял бы проносящиеся в голове Рэймиджа мысли о том, что большие двух- и трехпалубные корабли были великолепными памятниками запутанному миру, в котором они жили. Самые большие деревянные объекты, когда-либо сделанные человеком и разработанные исключительно, чтобы бороться с себе подобными и убивать врагов, они были, однако, одними из самых красивых созданий человека.

Такой корабль, как «Капитан», был построен из нескольких тысяч дубов, выращенных на глинистой почве Сассекса (из желудей, подсчитал Рэймидж, которые проросли в то время, когда Кромвель одержал победу над королем в Вустере). Дерево было скреплено приблизительно тридцатью тоннами медных гвоздей и болтов и приблизительно десятью тысячами деревянных шпилек. Мачты такого корабля, вероятно, прибыли из Америки, из лесов Мэна или Нью-Хэмпшира, где сосны необходимого диаметра все еще водятся в изобилии, в то время как стеньги и реи вырезаны из деревьев, которые выросли на берегах Балтики.

Швы его палуб и корпуса законопатили десятью тоннами пакли и четырьмя тоннами смолы; даже краска весит несколько тонн. Десять тысяч ярдов материала пошли на его паруса. (Было дико думать, что вся «Кэтлин» весила намного меньше, чем экипаж «Капитана» и его стоячий и бегучий такелаж со всеми его тросами и блоками.)

Все же красота этих больших кораблей была подобна красоте женщины: не было какой-то единственной черты, которая делала их красивыми — это был совокупный эффект многих мелких деталей, словно тех цветных кусочков смальты, из которых складывается мозаика. И красоту взятой в отдельности части было трудно определить — так же как лишь волнующий изгиб губ одной женщины отличает ее от сестры, так и очертания кормы одного корабля делают его непохожим на другие. И все же именно эти крошечные отличия делают именно эту женщину красавицей, а не ее сестру; очертания одного корабля кажутся совершенными, а другого — нет.

И каждый корабль сидел на воде так изящно и притом так основательно, демонстрируя свою принадлежность морю, как елизаветинский дворец принадлежит мягко очерченным холмам, угнездившимся среди могучих буков. Каждый корпус отличала симметрия греческой скульптуры — нигде не бросалась в глаза прямая линия или слишком резкая кривая: от конца утлегаря взгляд скользил естественно вниз к баку и к мидель-шпангоуту, а затем снова поднимался к гакаборту, который слегка выдавался над скошенной кормой. Нос был круглым, однако форштевень, выдающаяся вперед часть палубы и резная фигура делали его приятным глазу и не таким широким; хотя корма была квадратной, окаймлявшая ее фрамуга придавала ей элегантность кепи офицера-кавалериста.

С такого расстояния мачты казались тонкими и слабыми, и было трудно поверить, что грот-мачта составляет три фута в диаметре у основания, и от ватерлинии до крепления стеньги более 180 футов. Приблизительно сорок тонн канатов, пошедших на снасти, представляли собой на верфи уродливую груду рулонов, но когда их протянули наверх к мачтам и реям, они образовали узор, напоминающий брабантские кружева.

Но как бы ни были красивы и могучи эти корабли, они могли сражаться настолько хорошо, насколько хороши были их экипажи. И в этом смысле, думал он, глядя вдоль боевой линии, вся неизведанная тяжесть сражения ляжет на плечи людей, потому что большинство кораблей уже побывали в сражениях.

«Каллоден», возглавляющий линию, был с Хоу в битве Славного Первого Июня три года назад, когда шесть французских линейных кораблей были захвачены, а седьмой потоплен. Третий в линии, «Принц Георг», был с адмиралом Кеппелем в 1778-м, когда он дрался с флотом графа д’Орвилье у Уэссана, и с Родни у островов Святых в 1782-м, когда пять французских линейных кораблей были захвачены. «Орион», четвертый в линии, был с Хоу Славного Первого Июня. Шестым был один из новейших, насколько Рэймидж мог помнить, — «Колосс» был спущен на воду в течение последних трех лет, в то время как идущей следом «Виктори» было хорошо за тридцать, и она была флагманом Кеппеля при Уэссане. «Барфлёр» был флагманом адмирала Худа в битве под руководством Родни, в то время как «Эгмонт» был с Кеппелем при Уэссане и с адмиралом Хотэмом при Генуе несколько лет назад, когда капитан Нельсон на «Агамемноне» сыграл ведущую роль в захвате «Са Ира» и «Сенсера». Вслед за ним шла «Британия», в свое время — флагман Хотэма, в то время как «Намюр» был с Родни. «Капитан» был сильно поврежден в битве под руководством Хотэма, и вслед за ним шла «Диадема», которая тоже была там.

И маленькая «Кэтлин», подумал Рэймидж насмешливо: что ж она тоже много рисковала за прошедшие несколько недель, даже если не достигла многого…

Пятнадцать кораблей. И при том, что французский флот в Бресте, вероятно, ожидает испанцев, чтобы присоединиться к ним для попытки вторжения, вся безопасность Англии зависит не только от боеспособности каждого из этих судов, но и от тактического таланта одного человека — сэра Джона Джервиса. Если он сделает одну непоправимую ошибку сегодня, он может проиграть войну; одна роковая ошибка, приводя его к поражению, оставит Канал открытой дорогой для франко-испанской армады, поскольку Адмиралтейство не будет в состоянии вовремя собрать столько кораблей, чтобы причинить им серьезный ущерб.

Один человек, одна ошибка: это была тяжелая ответственность. И все же он задавался вопросом, беспокоило ли это сэра Джона. Старик в этот самый момент делал первые шаги на пути к уничтожению флота Кордовы просто потому, что это была обязанность, к которой тренировка на протяжении целой жизни подготовила его. Рэймидж помнил, что его собственный отец захочет узнать о каждом маневре, сделанном в сражении, и, зная, что он не может доверять своей памяти, послал матроса вниз, чтобы тот принес блокнот и карандаш. Когда он делал набросок положения двух флотов, Саутвик спросил его:

— Что вы скажете о донах, сэр?

С наветренной стороны, справа по носу, Рэймидж мог видеть часть эскадры Кордовы — девятнадцать линейных кораблей и среди них «Сантиссима Тринидад». Если они когда-то были в каком-либо подобии строя, то теперь от него осталось одно воспоминание: они походили на отару овец, которых гонят на стрижку по две, три и по четыре в ряд. Они бежали в восточном направлении, намереваясь пройти перед британской линией, чтобы присоединиться ко второй части эскадры, шести линейным кораблям, которые были видны слева по носу «Кэтлин», и отчаянно пытались добраться до них до того, как британская линия отрежет их. Две отары овец фактически пытались соединиться до того, как стая волков врежется между ними, поскольку именно в этот сужающийся промежуток «Каллоден» вел британскую линию.