Леонар Дюпри - Флибустьеры против пиратов Карибского моря

Я уже собрался выйти, но моим планам осуществиться не удалось. Бывают на свете такие люди, которым мало того, что они добились своего, им еще необходимо унизить побежденного. Их я ненавижу и называю хамами. Вне зависимости от происхождения. Одного такого, причем из титулованного дворянского сословия, я уже имел возможность проучить. Это был некий маркизик, чей отец купил титул за деньги. Именно за деньги, поскольку у простого дворянина есть возможность приобрести титул за верную службу королю. Но этот буржуа из чиновников высшего ранга именно купил себе маркизат. Он думал, что в придачу к нему получил и благородное происхождение. Но сын кухарки не может в одночасье стать дворянином, так же как и ее внук. Это известно всем, кроме самих новотитулованных. Но почему-то именно они ведут себя так, словно родились принцами или владетельными князьями. А как может вести себя плебей, на которого свалился титул, – только по-хамски.

Кстати, например, Мальтийский орден не принимает в рыцари новоиспеченных дворян. Чтобы стать кавалером, французу нужно иметь восемь поколений благородных кровей, от немцев требуется предъявить доказательства их происхождения до шестнадцатого поколения, а от испанцев и итальянцев – до четвертого. Я так это хорошо знаю, поскольку сам подумывал стать носителем черного плаща с белым крестом. Мне говорили, что такие строгости нужны потому, что паршивая овца дерется только за свой желудок. Но несмотря на это, в виде исключения в орден принимали и овец, но, естественно, только не в рыцари. Хотя бывали случаи… Но это скорее исключения, когда за военные подвиги плебеи становились мальтийскими кавалерами с особого разрешения папы римского или Генерального орденского капитула, и то только «кавалерами по милости», без права голоса на общих собраниях.

Итак, я уже почти вышел из «Старой пушки», когда за моей спиной прозвучало такое замысловатое грязное ругательство, которое затрагивало то, что отсутствует у хама, и то, что для дворянина важнее всего, – честь. Есть предел даже самой большой выдержке, и есть предел издевательствам. Я вернулся на середину зала, хотя знал, что их очень много для одного, даже такого ловкого, как я. Я знал, что если ввяжусь, то, скорее всего, буду убит и никогда не увижу ни Нового Света, ни отца. Но я не простолюдин и не могу покорно сносить хамство. Мне было необходимо выполнить свой долг – умереть за свое имя, за дворянскую честь, чтобы не опозорить трусостью имен многочисленных доблестных предков. Так учил меня отец. Мысленно исповедавшись, я целиком вверил себя во власть Богородицы. Ладно, раз вы живете, как скоты, то и умрете, как собаки. Я вынул шпагу из ножен и обернулся. Однако это развеселило их еще больше.

– Хочешь поиграть, сосунок, – сказал одноглазый здоровяк. – Давай поиграем.

Он тоже вынул шпагу. А я сразу вспомнил слова своего итальянского учителя фехтования: «Мало иметь храбрость в собственном сердце, нужно посеять страх в сердце противника. Если этого не можешь, посей злобу. Тот, кто сердится, всегда проигрывает тому, за кем правда и у кого холодная голова».

– На твоем месте я бы поостерегся ставить на кон свой последний глаз, – сказал я, обращаясь к здоровяку. – Видно, тебя прельщает закончить свою жизнь в упряжке слепцов? Или с глазом ты потерял половину мозгов?

Как это принято у плебеев, его же матросы загоготали моей грубой шутке громче всех, поэтому я сразу добился желаемого результата. Единственный глаз здоровяка налился кровью, и, испустив звериный рык, бугай ринулся на меня, сделав неуклюжий выпад. Я увернулся, и мой противник сам с легкостью насадился на мою шпагу, словно большой жук. Клинок пронзил его насквозь, и через мгновение кровь хлынула из его раскрытого рта. В этот момент я резко выдернул шпагу, кровь брызнула на меня, а мой противник упал. Не было никакого сомнения, что здоровяк мертв.

– Господа, вы были свидетелями оскорбления и честного поединка, так что…

Но не успел я договорить, как еще двое обнажили шпаги.

– Ну, молокосос, берегись!

Я едва сумел отстраниться от одного и отбить другой клинок, как остальные моряки также обнажили оружие. Время слов прошло. Я хорошо понимал, что имел дело не с разозлившимися поместными дворянами, не с учениками в фехтовальном зале, а с каперами, которые научились приемам боя в абордажных схватках не под руководством учителей из Италии. «Хочешь победить – рискуй и побеждай быстро» – я сразу вспомнил эти слова моего учителя из Милана. Я сделал свой первый выпад, согнувшись в три погибели, так что сразу несколько клинков прошли у меня над головой, зато мой достиг цели. Не вынимая его, я сделал поворот, так что еще несколько шпаг и рапир вонзились в проткнутого мною матроса. Вот теперь, упершись в него ногой, я высвободил шпагу и сразу нанес еще несколько ударов, один из которых пришелся по руке, другой по плечу. Затем отступление, внезапная атака, снова отступление и снова атака. Я все время перемещался, извиваясь всем телом, уходя от летевших на меня лезвий и нанося ответные удары. Моя тактика состояла в том, чтобы не отбивать клинки, направленные на меня, а уворачиваться от них и разить противника. Так намного быстрей и эффективней, но и намного рискованней, если не сказать большего. Не пытайтесь повторить мою манеру, если фехтуете меньше десяти лет и тем более если не знаете школы итальянских мастеров, а учились драться во дворе.

Однако в тесном помещении успешно проделывать подобные трюки – весьма утомительное занятие, особенно когда на тебя нацелено слишком много клинков. Конечно же, я получал ранения, как без них. Только в дешевых рыцарских романах герои выходят без царапины, на мне же их было, наверное, с полдюжины. Когда уворачиваешься, они неизбежны, и чем больше их становится, тем больше льется твоя кровь и тем меньше у тебя сил.

Мои противники видели, что мне все труднее уходить от их выпадов, поэтому я подобрал у одного из поверженных дагу, а это верный признак того, что человек либо плохой фехтовальщик, либо слишком неуклюж. Ведь дага, или кинжал для левой руки, не поможет, если сражаешься с тем, у кого одна шпага. Наоборот, это только ухудшает дело. Но мне выбирать не приходилось. Я чувствовал, что во многих местах под камзолом у меня течет кровь, но не знал, насколько серьезны мои раны, а это уже хороший признак, что меня успокаивало.

Итак, я стал отбиваться двумя руками и медленно отходить к выходу. Силы были на исходе, но и противников значительно поубавилось. Меня атаковали лишь четверо. Может, потому, что я их еще не ранил или это были лучшие бойцы. Теперь мне было не до выкрутасов, как их называл Николас. Я классически орудовал поочередно шпагой и дагой, уже не помышляя о лихих атаках. Мои противники сначала были утомлены, а теперь их выпады были уже почти не опасны.