Юрий Никитин - О доблестном рыцаре Гае Гисборне

— Я, — заявил Гай жестко, — равен!.. Я — глава этого суда, как и в любом суде графства.

Граф посмотрел на него свысока.

— А вы вообще рыцарь, шериф?

Гай ответил сдержанно:

— Граф, это не важно, перед законом все равны.

— Разве?

— Граф, — сказал Гай сквозь зубы, — я понимаю ваши чувства оскорбленного достоинства. Но твердо намерен довести это дело до конца, потому что это уже не ваше дело…

Граф буркнул:

— А чье?

— Мое, — ответил Гай. — Мое, граф. В лесах плодятся разбойники, целые деревни отказываются платить налоги, вот-вот вспыхнет мятеж… а я позволю вашим людям бесчинствовать? Клянусь честью… не шерифа, а воина-крестоносца, что прошел с Ричардом от берегов Франции через Кипр и Акру до Иерусалима, что никто из вас не выйдет из этого суда, не завершив дело.

Граф спесиво наморщил лицо.

— И что мне помешает?

Гай ощутил, что бледнеет быстро и страшно. В глазах графа мелькнул испуг, он чуть отодвинулся, вжимаясь в спинку кресла.

— Я, — сказал Гай лязгающим голосом, — я помешаю тебе, родовитое ничтожество!.. Эй, Беннет!

Дверь распахнулась, ворвался Беннет, в руке обнаженный меч, за ним Аустин и еще с десяток воинов его дружины.

— Принесите меч графа, — распорядился Гай бешеным голосом. — Граф плюет на наш суд, а после него он набросится на нас с оружием в руках… и будет убит вместе со своими людьми.

Граф вскрикнул:

— Что?.. Я не собираюсь…

— Собираешься, — обрубил Гай. — А мы вынуждены защищаться. Кроме того, попытки мятежа надо душить в зародыше!

За дверью послышался топот, Беннет снова вбежал, как огромный жеребец, протянул Гаю меч в дорогих ножнах, украшенных золотыми лилиями.

Гай мотнул головой.

— Отдай графу.

Граф спрятал руки за спину.

— Нет, в зал суда нельзя с оружием!

Гай прошипел люто:

— Ишь, законы, оказывается, все-таки знает… а говорит, что плюет на них с высоты графского кресла. Ничего, в руке трупа увидят именно этот меч.

Граф выглядел затравленным зверем, переводил взгляд с шерифа на его помощников, снова на него, даже посмотрел на окно, будто собирался с разгону выпрыгнуть.

— Это произвол, — выговорил он с трудом.

Гай сказал едко:

— А когда ваши люди, пользуясь вашим покровительством, обижают более слабого соседа, это не произвол?

Граф буркнул:

— Барон Дельмер не такой уж и слабый.

— Как оказалось, — согласился Гай. — Не ожидали сдачи, верно? Думали, он молча проглотит обиду?..

— Он осадил мой замок, — заявил граф с негодованием. — Это неслыханно!

— За это он получит порицание, — ответил Гай, — и ему скажут, чтобы больше так не делал. Он был бы строго наказан, если бы пытался мстить вам, но он всего лишь требовал, чтобы вы пришли на мой суд!.. И это снимает с него все обвинения.

Граф сказал мрачно:

— Стычки между слугами всегда случались и всегда случаются. Это недостойно барона — сразу бежать в суд!

— А как надо было? — полюбопытствовал Гай. — Собрать всех людей, способных носить оружие, осадить ваш замок и попробовать взять его штурмом?

Граф усмехнулся.

— Ну, это было бы, по крайней мере, в духе старых традиций…

— Вы всерьез? — переспросил Гай, хотя видно было, графа такой вариант бы устроил больше. — Началась бы осада, вы убивали бы людей барона, он убивал бы ваших, а кроме того разорял бы ваши деревни, жег посевы, уводил в плен мужчин и женщин, насиловал бы, засыпал колодцы, разрушил бы вашу запруду на реке… А где-то за лесом обрадовались бы: ого, началось, и разгорелся бы настоящий мятеж, сейчас же достаточно одной искры…

Граф поморщился.

— Мятежа не хочу. Это личное дело между мной и бароном.

В коридоре затопали, вошел Хильд. Окинул их цепким взглядом.

— Суд уже собрался, ждут истцов.

Гай поднялся, кивнул Беннету.

— Не потеряй меч графа. Если дело пойдет не так, как мы ожидаем… ну, ты со своими людьми знаешь, что делать. А меч сразу же вложи в руку трупа.

Беннет хищно ухмыльнулся.

— Все сделаем, ваша милость… с превеликим удовольствием!

Гай кивком указал графу на дверь и добавил любезно:

— После вас, граф.

Суд получился на удивление коротким, даже Гай полагал, что будут какие-нибудь подвохи или судебные ухабы, однако барон Дельмер подробно изложил суть жалобы, а многочисленные свидетели все подтвердили, даже люди графа не стали отпираться, когда их заставили поклясться, положив руку на Библию, что будут говорить правду и только правду.

Присяжные смотрели на графа с острым недоброжелательством, тот досадливо морщился, вздымал очи к потолку, ну что за времена пришли, простолюдины получили права судить лордов, но когда Гай повернулся к нему и спросил резко, признает ли обвинения, он лишь пожал плечами.

— Да. Ну и что?

— Барону нанесен ущерб, — произнес Гай. — Его люди побиты и унижены, что скажется на их работе, а этот случай, если оставить его безнаказанным, повредит репутации барона. За избиение и унижение его людей я приговариваю вас к штрафу в двадцать марок серебра, а за ущерб достоинству барона — десяти тысячам марок!

В толпе дружно охнули, граф дернулся и застыл, зато барон радостно завозился, глаза его распахнулись, как ставни навстречу солнцу.

Граф просипел перехваченным горлом:

— Десять… тысяч… серебром?

— Точно, — подтвердил Гай. — За моральный ущерб. Репутация стоит дорого, не так ли? То, что побили, — ерунда, заживет, за это хватит и двадцати марок, можно даже снизить до пятнадцати, а вот унижение, которое терпел барон… Вы ему, как говорят в народе, плюнули в душу! А как это оценить? Господь говорит, что у человека нет ничего ценнее души.

Граф повторил осевшим голосом:

— Но… десять тысяч…

— Если бы барон нанес такой же ущерб вам, — пояснил Гай, — я бы потребовал с него двадцать тысяч! Я уверен, ваша репутация стоит еще выше.

Граф взглянул на него исподлобья, а судья повернулся к присяжным.

— Господа, нам и вам нужно посоветоваться.

Крестьяне дружной толпой проводили их до пустых домов, ревниво следя, чтобы в разные и чтобы никто с ними не разговаривал, потом все остались терпеливо ждать.

Присяжные — люди простые, крестьяне-фригольдеры, чей годовой доход в сорок шиллингов позволяет им заседать в судах, потому сочли сумму в десять тысяч непомерной и снизили ровно наполовину.

Гай подозревал, что снизили бы намного больше, если бы не желание все-таки наказать спесивого графа.

— Пять тысяч марок серебра за оскорбление барона Дельмера, — сказал председатель жюри, рослый мужик с огромной бородой на всю впалую грудь, — и двадцать марок за избиение его людей.

Гай зорко наблюдал за лицом графа и успел заметить, как тот с явным облегчением, стараясь делать это незаметно, перевел дыхание.