Наталья Павлищева - Ярослав Мудрый

Ярослав позвал Ингигерд посмотреть, как идет строительство. Он очень гордился не столько своими военными успехами, сколько вот этими сооружениями.

– Врагов отбили, пройдет время, и новые найдутся. А вот построим все каменное, даже враги подойдут, не все сожгут или разрушат. – Князь перекрестился, при этом привычно поплевав через левое плечо. Ингигерд чуть улыбнулась, Ярослав истинно верует, но при этом плюет через левое плечо, чтобы не сглазить, и не любит баб с пустыми ведрами и черных кошек.

Князь продолжил:

– Останется что-то после меня внукам да правнукам. А ведь первым это Мстислав понял, когда начал строить каменный Чернигов.

– А я дерево люблю, хотя выросла среди камней.

– Я тоже люблю, но дерево гореть может, сколько раз все горело, а у каменных соборов хоть стены да останутся.

– Ты уже о внуках и правнуках мыслишь?

– Конечно, Владимир и Изяслав совсем взрослые, скоро внуков ждать.

Но они уже подошли к месту, которое хотел показать жене Ярослав. Князь повел рукой вперед:

– Смотри, здесь будет главная улица Киева.

– Да какая же это улица, это же бывший тракт! – рассмеялась княгиня. И как он видит в этом скопище людей, возов, камней, бревен… вообще что-то?

– Был тракт, – рассмеялся Ярослав, – а теперь будет улица! Все улицы сначала были полем, лесом или дорогой.

Прикрыв глаза, Нестор пытался представить себе Киев без Золотых ворот с белоснежной церковью Благовещенья, без Жидовских ворот, со стороны вечернего солнца, или Лядских, которые, напротив, на востоке, без куполов Святой Софии и их Печерской обители, и не мог. Рядом крутился все тот же любопытный служка, заглядывая в глаза:

– А почему Жидовские ворота на западе, а Лядские, подле которых ляхи живут, наоборот, на востоке?

Сначала Нестор даже злился на множество вопросов, советовал взять чье-либо писание да почитать. Но келейник честно признался:

– Слушать всякие истории страсть как люблю, а сам читать – не-е… не мое то. Сызмальства так было, что услышал, в памяти сохраню, а буквицы складывать – куда и ум девается?

Постепенно монах понял, что на келейнике можно проверять написанное: понятно ли, ладно ли. Тот с удовольствием слушал, если было что не так, говорил не стесняясь. Память у него действительно оказалась крепкой, стоило раз услышать, повторять не надо, все помнил. Бывало, делал замечания, мол, это ты уже писал два дня назад, а то и поболее. Нестор проверял – выходило так и есть!

После стал сначала келейнику проговаривать, что написать хотел, а потом брался за перо. Но как только появлялась первая буква, все слова, сказанные келейнику, забывались, и на пергамен ложилось совсем другое. Мысль бежала быстрее писанного, рука за ней не успевала.

Чтобы подробней рассказать о построенном князем Ярославом, Нестор много ходил по Киеву, смотрел на привычные улицы совсем другими глазами, представляя, что вот здесь бились киевляне с печенегами, вот здесь князь поселил жидов, они и по сей день там жили, а вот здесь Ярослав поставил свой Каменный дворец.

Никогда Киев и вся Русь не видели такого прежде! С одной стороны улицы возвышалась Святая София с окруженным каменной стеной митрополичьим двором и Благовещенской церковью, а с другой – Княжеский Каменный дворец.

Промокший и озябший, Нестор вернулся в свою келью, под ворчание келейника принялся стягивать с себя верхнее, чтобы разложить у огня и просушить. Его келейник, постепенно полюбивший монаха и твердо уверовавший, что блаженный Нестор сам о себе позаботиться не сможет, развел огонь посильнее, достал из небольшого сундучка чистую рубаху, скомандовал:

– А ну-ка, и исподнее сыми, тоже, небось, мокрое!

Нестор подивился:

– Откуда у тебя?

– Не бойся, не украл. Ты, отче, вовсе о себе не думаешь, так и занедужить недолго. И не маши на меня рукой, не маши! – Не прекращая выговаривать, келейник стаскивал со своего подопечного влажную рубаху и надевал сухую. Тот подчинялся приказному тону как ребенок. – Тебе недужить никак нельзя, сколько еще недописано? Вот допишешь, тогда и недужь.

Сказал и сам испугался: чего пророчит-то?! Осторожно поинтересовался:

– А тебе много еще?

– Много, – вздохнул Нестор, – не ведаю, когда и закончу.

Такой ответ вполне устроил келейника, то согласно кивнул:

– Вот и пиши, а я тебе взвару горячего дам, чтобы не кашлял по ночам-то, калачика припас, небось ночью пожевать тянет?

Он говорил скорее для себя, чем для Нестора, уже уткнувшегося в пергамен.

Монах целый день бродил по Киеву, пытаясь осознать, что же сделал для него и для всей Руси князь Ярослав. Выходило очень многое. И пока не забылось, хотелось записать.

После той прогулки Нестор несколько дней и вовсе носа не казал из своей кельи, даже еду келейник приносил туда. На пару часов приклонял голову на своем простом жестком ложе и снова брался за перо. Всем любопытным келейник объяснял просто:

– Снизошло на него. Пусть пишет.

Никто не возражал. У Нестора действительно в обители был свой ангел-хранитель, ухаживающий как за малым дитем и не пускавший к нему никого, если монах писал не отрываясь. Постепенно и сам келейник все же пристрастился к чтению, а потому поглощал все, что было написано Нестором тут же. Дивился, качал головой: дал же Господь дар слагать слова в связный рассказ! А мысли какие? Другим и вовек так не додуматься!

Вот и теперь любопытный келейник, не подпуская к Нестору никого, сам читал:

«При нем начала вера христианская плодиться и расширяться…»

Ага, это Нестор, верно, про князя Ярослава, ныне он о нем пишет, – догадался келейник.

«И собрал писцов многих, чтобы перелагали с греческого на словенский язык и письмо. И списали они книги многие, по спискам которых учатся верные люди, наслаждаясь учением Божественного гласа».

Что есть, то есть, книг при князе Ярославе переписано столько, что всех и не прочесть!

«Ярослав же сей любил книги и, переписав многие, положил в церкви Святой Софии, которую создал сам и украсил ее иконами многоценными, и золотом, и серебром, и сосудами церковными…» «И множились пресвитеры и люди христианские».

Да, – оторвался от пергамена келейник, – при князе сим многое сделано, и церкви построены, и люди обучены чтению, письму и счету, и даже свои святые на Руси появились – братьев его, смерть лютую принявших, к лику святых причислили. И даже старших дядьев своих, князей Ярополка и Олега, в междоусобицу княжью погибших, покойными уже крестили и в Десятинной рядом с князем Владимиром и княгиней Анной упокоили. Не все с этим согласны были, да только князь настоял.

Но главное – при нем мир на Земле Русской встал, с чужими воевали, а меж собой нет. В том, чтобы от врагов Руси обороняться, спору нет, но ведь столько лет и меж собой ладу не было, а хуже ничего придумать нельзя…