Наталья Павлищева - Ярослав Мудрый

Как бы то ни было, Франция ни при жизни Анны, ни после нее чище не стала. Ее сын Филипп I имел прозвище Толстый, слыл большим лентяем и обжорой и не был замечен ни в каких попытках построить бани или что-то тому подобное. И в Европе не появилось ни новых отхожих мест, ни выгребных ям…

Изменить Анна ничего не смогла, но сама была, наверно, поражена весьма и весьма…

Наконец после многих месяцев пути и пребывания у родственников добрались до Франции. Встреча назначена в Реймсе, где появления королевской невесты ждал восстановленный красавец собор. Это был канун Троицы.

Сам Реймс уже виднелся вдали на той стороне какой-то речки, когда Савайер вдруг показал рукой на дальний край леса, что за мостом:

– Его величество выехал нам навстречу. Стоит подождать здесь.

Прямо через поле без дороги к ним скакали шестеро всадников. Наверное, впереди был сам король. Анна вспомнила слова польского короля Казимира о том, что Генрих прекрасно держится на лошади. Да, это видно по его посадке.

В памяти всплыл совет отца:

– Постарайся с первого взгляда найти в будущем муже как можно больше хорошего и тогда спокойней примешь его недостатки.

Князь, как всегда, мудр. Если первой мыслью о человеке, с которым предстоит жить, будет мысль добрая, остальное пойдет легче. Анна старательно повторила шепотом:

– Король прекрасно держится в седле.

Усилием воли она заставила себя опустить глаза и не поднимала их до тех пор, пока не услышала слова Савайера:

– Ваше величество, перед вами ваша невеста – княжна Анна Киевская.

Задержав дыхание, как перед прыжком в холодную воду, она вскинула глаза на будущего мужа и замерла, встретившись с ним взглядом. Такого откровенного восхищения Анна не видела никогда в жизни!

Это потом она поняла, что глаза Генриха не так велики и не всегда доброжелательны, что могут быть злыми и даже жестокими, как у любого человека. Но тогда увидела такой восторг и мгновенно возникшее обожание, что едва не оглянулась, ища еще кого-то, кроме себя, кому это могло предназначаться.

Король что-то говорил, она что-то отвечала. Кажется, по-французски, кажется, правильно, потому что вокруг все улыбались и даже восхищенно цокали языками. Мелькнула мысль, что отец и мать ею гордились бы.

Генрих со свитой уехали готовить торжественную встречу и венчание в Реймсе.

Если бы Анну спросили, как выглядит Генрих, не смогла бы ответить, не видела! В сознании остались только его блестящие, восхищенные глаза, глаза мужчины, влюбившегося с первого взгляда.

Анна все поняла правильно, Генрих влюбился, хотя мог бы это сделать и до встречи с невестой.

Савайер еще из Киева прислал восторженное послание о том, как хороша невеста, как она воспитанна, сколь богат ее отец и сам Киев, какое огромное приданое дают за княжной. Потом было еще несколько писем с дороги. Тон не становился менее восторженным, только теперь епископ восхищался не красотами Киева или самой невесты, хотя неизменно упоминал о ее привлекательности, а больше умом, образованностью и удивительной для молодой девушки мудростью.

По словам епископа выходило, что он везет ангела во плоти, именно поэтому Генрих словам Савайера не доверял. Откуда в такой глуши может быть образованная девушка? Небось все образование заключается в знании наизусть пары молитв да умении не раскрывать рот, когда не просят. Роже всегда умел красиво расписать даже то, что на деле оказывалось гадостью.

А уж при мысли о благочестии и крепкой вере невесты королю становилось совсем худо, не хватало только набожной дурехи под боком! Масла в огонь подливал приятель Рауль де Валуа:

– Генрих, тебе сосватали святую? Как же ты будешь с ней жить?

– Находишь, что я недостаточно хорош для этой красотки?

– Да я не о том! Как король может быть недостаточно хорош для любой невесты из такой дали? Она, небось, и в платье впервые принарядилась, только увидев нашего Савайера! А до того ходила босой и жила в лесу. Я слышал, там густые леса и много медведей. Но я говорю о том, что с ангелами жить трудно, а с набожными бабами еще труднее, поверь.

Генрих нахмурился, он и сам раздумывал, каково будет со столь благочестивой женой. Король не был склонен к блуду, но прожить без женской ласки не мог. К тому же нужен наследник и желательно поскорее. Генрих с тоской думал и о том, как станут насмехаться над бедняжкой острые на язык и всегда готовые осудить придворные дамы, и ему становилось совсем худо.

Когда пришло известие, что Роже с невестой скоро будут в Реймсе, король вдруг решил венчаться именно там. Пусть все состоится в только что восстановленном соборе! Была надежда, что в Реймс потащатся не все обладательницы злых языков. Потом Генрих решил, что там же будет и коронация: ведь если Анна станет королевой, то не каждая болтушка рискнет осуждать ее за дикость и неумение говорить по-французски. Мало того, новая королева может какое-то время пожить в Реймсе, пока привыкнет.

Даже самому себе Генрих не хотел признаться, что боится выхода Анны в свет, и предпочел бы на первое время спрятать молодую жену где-нибудь подальше от любопытных глаз. И снова Рауль подсказал:

– Генрих, хочешь, она поживет пока в моем замке? Моя жена могла бы ее кое-чему научить…

Королю хотелось возразить:

– Чему хорошему может научить твоя святоша, кроме ненужных ужимок?

Но он промолчал, только помотав головой. Нет, это не годится, не стоит бояться чьего-то осуждения, какая есть невеста, такая есть. Все же совсем переврать Савайер не мог, что-то в ней должно быть, что способно вызвать симпатию. А вести себя на людях научится…

И вот примчался гонец с известием, что поезд будущей королевы почти у Реймса. Генрих не выдержал и рванулся навстречу. Гонец на вопрос о том, какова невеста, только закатил глаза в немом восторге. Король птицей взлетел в седло, за ним остальные. Теперь любопытно стало уже всем.

Ехали прямо через поле, срезая дорогу к мосту, Генрих впереди. Уже стал виден поезд Анны, король искал глазами колымагу, в которой должна ехать невеста, и не находил. И вдруг его взгляд наткнулся на ослика Роже, рядом с которым на лошади ехала женщина. Она?! Генрих пришпорил коня, впиваясь взглядом в наездницу. Рауль сзади прокричал:

– Клянусь Девой Марией, Генрих, она действительно хороша!

Мог бы и не говорить, король все видел сам. Издали была заметна горделивая осанка женщины, привыкшей не только к седлу, но и ко всеобщему обожанию. Такому не научишься, это впитывают с молоком матери и воспитывают с детства. Генрих вдруг вспомнил, что мать Анны Ингигерд – дочь шведского короля. Но эти скандинавы все дикари, что взять с дочери короля викингов?

Он смог смирить себя только на мосту, совсем недалеко от невесты и ее сопровождающих. К самой Анне подъехал уже медленно.