Наталья Павлищева - Царь Грозный

Уже через минуту посланец мчался в митрополичьи палаты передавать требование государя.

Митрополит Афанасий и впрямь сладко похрапывал после сытного ужина. Знатные пироги с визигой у новой ключницы! А еще была хороша белорыбица… Даже во сне у митрополита потекли слюнки при воспоминании. Не чревоугодник он, однако не отказывался от удовольствия, получаемого за сытным столом.

Живот Афанасия, плотно набитый всякой вкуснятиной, довольно бурчал. В такт ему похрапывал и сам хозяин. Потому приезд нежданного гонца был совсем некстати. На первую попытку келейника разбудить митрополит только рукой отмахнулся, но стоило услышать: «Государь повелел…» – сон как рукой сняло!

– Случилось что?! – испуганно хлопая осоловелыми спросонья глазами, поинтересовался Афанасий.

– Не ведаю, владыко. – Келейник поспешно помогал митрополиту облачиться.

– Чего же не спросил? Гонец какой к государю среди ночи прибыл или как? Не поговорить же зовет в неурочный час?

Ошибся Афанасий, именно для беседы звал его к себе государь.

В царской опочивальне темно, только на поставце над раскрытой книгой горит большая свеча. Сам государь, задумавшись, даже не сразу заметил запыхавшегося от быстрой ходьбы митрополита. Где-то внутри у Афанасия появилась досада: чего было среди ночи звать-то, до утра не терпело?

– Звал, Иван Васильевич? – Царь в ответ вскинул невидящие глаза, молча смотрел, не мигая, потом коротко кивнул. – Случилось что?

Снова кивок и приглашающий жест:

– Присядь, владыко…

Рында, видно, поняв, что не для его ушей будут речи, выскользнул вон, плотно прикрыв за собой дверь опочивальни. Митрополит устроился в глубоком кресле подле ложа. Сам хозяин присел на высокий стул у поставца. Немного посидели молча, Афанасию уже надоело играть в молчанку, очень хотелось попить кваску и обратно на свою постель, сладко почмокивать до утра. Но, услышав глубокий, тяжелый вздох Ивана Васильевича, понял, что разговор будет долгим и непростым.

– Как жить? – На вопрос не надо было отвечать, это митрополит осознал сразу. Не его спрашивал Иван Васильевич – себя! Себе вопросы задавал и сам же пытался найти ответ. Просто ему нужен человек, который поймет, направит мысли в нужное русло. Интересно, были ли у него такие беседы с Макарием?

Царь тяжело поднялся, подошел к окну, долго глядел в темное ночное небо, вряд ли понимая, что там за окном. Снова хрипло заговорил:

– Дед Иван боролся с боярами, отец тоже. Я столько лет уж борюсь. – Неожиданно резко обернувшись, усмехнулся: – Мне Пересветов давно твердил, что единая власть должна быть в государстве! Если только станут им править бояре по своей воле, то непременно меж собой передерутся и все прахом пойдет!

Афанасий не мог понять – кто же против? Попытался осторожно ответить:

– Бояре твою власть, государь, признают…

– Только в словах! Только в словах! – взъярился Иван. – А на деле? Измена за изменой! То один бежит, то другой! Почему они бегут? – Глаза государя впились в лицо митрополита.

Тот чуть пожал плечами:

– Опалы боятся…

– Служи верно да худого не замышляй, так и опалы не будет!

Афанасий промолчал, но Иван, видно, и сам понял, что не все так, как он сказал. Криво усмехнулся:

– Я тех, кто верен и голову передо мной склоняет по своей воле, не обижаю.

И снова промолчал митрополит, и снова царь понял невысказанное сам.

– Да, не обижаю! О Сильвестре и Адашеве думаешь? Я у Вассиана в Песношском монастыре был, о том помнишь? – Афанасий кивнул, как же не помнить ту поездку, когда княжич Дмитрий погиб? – Ведаешь, что он мне сказал? Не держать рядом с собой умников, потому как они под себя возьмут и сами править станут! Что, не прав?! Ну, скажи, не прав?!

Митрополиту пришлось кивнуть со вздохом, что уж тут возразить, все верно. Взяли под себя государя Сильвестр с Адашевым, может, потому и в опалу попали? Как же осторожно нужно рядом с ним жить, чтобы и себе не оказаться в клетке заживо сожженным? От этих мыслей его отвлек Иван Васильевич:

– Но не о том сейчас… Я на царство венчан, по Божьей воле властвую над Московией! А где та власть? Боярская дума свое гнет, удельные князья свое, бояре чуть что не по ним – в Литву бегут… Скажи, владыко, если я Богом на царствие венчан, то над животом их волен?! Отвечай: да или нет?! – Лицо Ивана приблизилось вплотную к лицу Афанасия. Тот выдержал бешеный взгляд царя и покачал головой:

– Не всегда, государь…

– Как так?! Кому нужен государь, который ни казнить не смеет, ни миловать?! На что же власть тогда?

Афанасий собрал все свои силы, чтобы твердо ответить:

– Государь, твоя воля над всем людом твоим, да только не карай бездумно, не подозревай всех вокруг. Больше милуй, чем наказывай, и тебе верны будут более чем, если жесток будешь…

Иван махнул на него рукой:

– Нет, не то!

Снова тяжело заходил по опочивальне, разговаривая сам с собой:

– Это все бояре-предатели! Хотят сами власть держать? Ну и пусть держат! Уйду! А куда уйду? Я не Курбский, чтоб к Сигизмунду бежать… Мое отчество здесь, я его сыновьям оставить должен…

Иван Васильевич не заметил, что разговаривает уже сам с собой, мягкое кресло, глубокая ночь и обильный ужин все-таки сделали свое дело – митрополит задремал! Ему бы прислушаться к словам государя, многое бы заранее понял, но Афанасия сморила дрема.

– Я пастырь над своим людом! Хотят Русь? Пусть берут! Я свою долю сиротскую выделю и стану своей волей на ней править! В праведной жизни мне Господь поможет! Орден создам, как у иезуитов…

Долго еще уговаривал сам себя Иван Васильевич, напрочь забыв о дремлющем в кресле митрополите, а когда вспомнил, оглянулся недоуменно, разглядел сладко посапывающего духовного наставника и криво усмехнулся. А славного он митрополита выбрал, ни в чем поперек не идет!

Закончилось лето, налетели холодные осенние дожди, все пожелтело, потом побурело, и облетевшие листья открыли голые ветки деревьев. Самая неприглядная пора на Руси, всем очень хотелось, чтобы скорее покрыло белым снегом землю-матушку. После стылой, неуютной осени первый чистый снег особо приятен. Пусть и холода впереди, и даже голод из-за бескормицы, но от белого покрывала, кажется, и на душе становится чище.

Первый снег выпал ночью тихо и сплошным белым ковром. Его не сносило к заборам, не мело по проулкам, лежал, укрыв осеннюю грязь и облетевшие листья. Выглянув поутру на двор, люди ахнули: зима пришла! Особенно радовались ребятишки, зима время санок и снежков, время веселых игр. Да и взрослым радость – санный путь не в пример слякотному осеннему мучению по обода колес в грязи.

Зима встала сразу, без оттепелей и, казалось, не отпустит до самых весенних деньков. Но знающие люди качали головами: рановато выпал первый снег, будет, ох, будет еще оттепель, развезет дороги.