Наталья Павлищева - Царь Грозный

Опричники притихли и дворы больше не громили. Но не потому, что испугались вологжан, а потому что вокруг было слишком много английских мастеров, могущих всему миру поведать про этот ужас, а государем велено, чтобы иностранцы ни о чем не знали.

Рос в затерянной в непроходимых лесах Вологде огромный опричный дворец для Ивана Васильевича, строились многие суда непонятно для чего, а кромешники ждали своего часа. Ничего, вот достроят, уедут отсюда англичане, тогда и ответят вологжане своей кровью и жизнью за невозможность расправиться с ними сейчас…

Вологду от больших опричных погромов спасало только большое количество английских мастеров, помогавших ладить корабли с морской посадкой. Хотя они быстро убедились, что русские могли бы справиться и сами, но московский государь хорошо платил, почему бы не заработать? Вот и жили в далекой холодной Вологде англичане, спасая тем самым русские жизни от их же русских кромешников.

Кроме писем, Иван Козлов должен передать боярам многое на словах. Но ему не суждено было вернуться в Литву и вообще остаться живым тоже.

В 70 верстах от Полоцка на острове посреди озера Суша князь Юрий Токмаков, посланный все тем же воеводой Федоровым, спешно строил новую крепостицу. До конца лета следовало управиться. Место уж больно хорошее – отсюда прямой путь на литовскую столицу. И название крепости придумали подходящее – Копие.

Пока строили, с запада подходы охранял князь Петр Серебряный, да вот проявил редкую беспечность, проморгал литовцев. Был ими бит наголову, и строительство на том закончилось. Все ждали, что полетит с плеч голова Серебряного, ан нет, простил его государь. Даже воеводы не понимали почему, ведь виновен был Петр Серебряный, по всему виновен.

А вот Ивана Козлова отправлять обратно в Литву царь не стал, наоборот – посадил на кол! Закончились игры с Польшей и Литвой. Не желают добром, заставим железом, решил Иван Васильевич, помнивший свой победный поход на Полоцк.

По Москве поползли нехорошие слухи, мол, государь, будучи в Кирилло-Белозерском монастыре близь Вологды, дал целых 200 рублей на отдельную келью для него и семьи! И в самой Вологде растет невиданный дворец, не меньше московского. Не решил ли государь снова отречься от престола?

Одними из первых забеспокоились опричники: что будет с ними, если государь удалится от дел?! У них руки по локоть в крови. Самих ждет плаха и дыба…

У земских на сей раз страха перед отречением не было, напротив, нашлось много тех, кто принялся обсуждать, кому достанется трон. Царевичу Ивану всего тринадцать, но ведь нынешний государь остался на престоле и того меньше. Но Иван Иванович как государь совсем не устраивал ту же земщину, это означало, что Иван Грозный мог в любую минуту вернуться обратно. Нет, земщина сразу заговорила о Старицком. Конечно, князь Владимир не Иван, но это и к лучшему. Тих, безволен, послушен… Чем не государь для исстрадавшейся от нынешнего Москвы?

В земщине пошли упорные разговоры о том, что да как. Эта русская привычка сначала долго запрягать и говорить разговоры впустую многим стоила жизни.

А Иван Грозный вдруг решил показать свою воинскую удаль, в сентябре сам отправился в поход на Ливонию! Конец сентября был теплым и сухим. Деревья в Москве еще стояли зелеными, а ближе к Пскову уже пожелтели, радуя глаз багрецом листьев. Синее небо с редкими белыми облачками, красные клены и желтые березы вперемежку со всегда зелеными елями, янтарные стволы сосен… Так не хотелось даже думать о войне и разоре! Но приходилось.

В ноябре опричное и земское войска объединились близ ливонской границы. Замысел был вдруг повернуть на Вильну, столицу Литовского княжества. У государя руки чесались наказать Литву за все сразу.

Но дальше произошло что-то непонятное, Иван Васильевич вдруг повелел собрать к себе в Красный городок земских бояр и принялся убеждать их в… необходимости отмены похода! Мол, артиллерия сильно отстала, а без нее перед замками Ливонии делать нечего. Без артиллерии и впрямь туго, у Ливонии и тем паче Литвы замки крепкие. Если честно, то пушкари не так уж отстали и могли быстро догнать основные силы. Бояре недоумевали, ведь поход усиленно готовился!

Государь промолчал о другом – ему только что донесли о все же существующем заговоре бояр во главе с Федоровым. И кто проговорился? Князь Владимир Старицкий! Владимир Андреевич никогда не умел смотреть прямо в глаза своему двоюродному брату. Стоило Ивану не мигая уставиться в лицо Старицкого, как тот начинал моргать и безо всяких вопросов выдавать все, что знал. Так и в этот раз. Князь повинился в существовании боярского сговора поставить его государем после отречения Ивана Васильевича.

Сначала Иван и сам был в ужасе, ведь только что Федоров переслал ему письма от Сигизмунда и Ходкевича, и вот опять?! Немного поразмыслив, он решил, что надо срочно возвращаться в Москву, иначе и ехать будет некуда. То есть сам он мог бы и сразу в Вологду, но ведь в Слободе осталась казна и все ценности. Нет, назад, немедля назад!

Никто ничего не понял, но бояре послушно согласились поход прекратить и вернуться. Государь с сыном бросились в Москву на перекладных, не дожидаясь остальных.

Но не только русские войска вдруг ушли из Ршанского яма, литовцы, изготовившиеся к войне с Москвой, тоже ушли! Это могло означать одно – кто-то, очень осведомленный в царских делах и решениях, исправно доносил Сигизмунду о каждом шаге государя! Выкорчевать измену можно было только находясь дома.

В Москве Иван Васильевич сразу принялся лютовать, нужно было срочно найти виновных, но не в заговоре, о нем пока стоило помолчать, а в бестолковом прекращении похода. Не мог же он во всеуслышание объявить, что вернулся потому, что испугался заговора! Требовался козел отпущения. Василий Грязной, помощник Скуратова, быстро подсказал такого – кто же, как не дьяк Казенного приказа Казарин Дубровский? Малюта изумленно смотрел на Ваську Грязного. Надо же, дурень дурнем, а как иногда соображает! Дубровский известный взяточник, посошные от него волками воют.

Царь предложение одобрил, велел спешно подобрать доносы против дьяка и казнить его остальным в назидание. Поручение взялся выполнять брат царицы Михаил Темрюкович, которого государь ценил за жестокосердие. Он, правда, собирался убить одного Казарина, но тому на помощь пришла вся дворня, справедливо полагающая, что без хозяина и им не жить.

На дворе стоял крик – голосили женщины, видевшие, что творится перед крыльцом. Кромешники уже перебили челядь и теперь вывели всю семью дьяка на двор. Михаил Темрюкович в черном одеянии молодцевато гарцевал перед избитым опричниками Казарином и его сыновьями. Чуть дальше стояла жена дьяка, плат ее был сорван с головы, волосы растрепаны, платье порвано, сквозь прорехи виднелось тело. Но прикрыть его женщина не могла – руки скрутили за спиной. Брат царицы снизошел, спустился с коня, бросив поводья ближнему опричнику, хищным шагом подошел к Дубровскому. Тот смотрел с ненавистью, хорошо понимая, что пощады не будет. Михаил оглядел всех Дубровских и поманил к себе жену дьяка. Анна Дубровская с перепугу замотала головой, уперлась. Опричник с хохотом толкнул ее вперед, не удержавшись, женщина упала, распласталась в осенней стылой грязи под ногами кромешников. Дьяк было метнулся поднять жену, но был сбит с ног и повалился рядом сам. Их сыновей с трудом удерживали по двое кромешников каждого.