Наталья Павлищева - Царь Грозный

Иван еще раз показал: предателей не пощажу!

За окном от ветра поскрипывало старое дерево. И чего не срубят, ведь вот-вот свалится? Иван задумался: береза небось росла еще при деде… Дед у него был замечательный, жаль только, что внук его в живых не застал, Иван Васильевич помер за тридцать лет до рождения внука. Сильный был правитель, Московию воедино собрал из отдельных княжеств, татарам отпор дал, перестав платить дань. Бояр прижимал сильно, стараясь, чтобы его власть над их властью была. Не подчинился Новгород, так он и Новгород пресек, даже знаменитый вечевой колокол в Москву привез! Одна воля должна быть на Руси – царская! Других не терпел. Вот как надо!

Иван настолько задумался о своем деде-тезке, что даже забыл о притихшей рядом жене. Та подала голос сама:

– Государь, ты болен…

– Нет! – резко отвернулся от жены Иван. Однако его рука снова невольно потянулась к причинному месту.

– Болен, – тихо, но настойчиво повторила Мария. – Тебе лечиться нужно. – Добавила со вздохом: – Теперь и мне…

Вздохнул и сам Иван. Он-то хорошо знал, что не все в порядке, но надеялся, что если женится и перестанет брать на ложе одну девку за другой, то все наладится.

Мария, поняв, что права, тяжело задумалась. Она помнила горькую участь подруги, муж которой заболел дурной болезнью и заразил ее. Царь Иван недоверчив, мнителен, с ним надо осторожно, это говорил еще брат Михаил, тем более если дело касалось его мужской силы. Молодая царица вдруг осознала, в какую западню попала. Что она может? Выговаривать мужу за непотребные утехи? Но тогда и в монастырь отправлять не станет, отравит ядом, и все. Не замечать? Сама заболеешь сильнее мужа. Пока муж ее еще любит, но Кученей достаточно умна, чтобы не заметить, что начала надоедать супругу. Даже красота приедается, если нет души, а ее у черкешенки не было. Жестокая, злая, ненавидевшая и презиравшая все русское, даже при себе державшая только своих служанок, она быстро стала в Москве такой же нелюбимой, какой была мать Ивана Васильевича Елена Глинская.

– Я лечусь, – вдруг пробурчал Иван.

Он-то лечится, а ей как? Лекарю свои беды не поведаешь, а русским мамкам царица не верит, все ждет, что отравят. Оставалось уповать на волю господню, но и веры истинной не было. Свои обычаи царица оставила, а новые приняла лишь для вида, потому как нельзя без того. Вот и жила бездушная, ни во что не верящая, жестокая красавица в богатом дворце, окруженная златом и серебром, начавшая понимать, что не в этом счастье. Ей бы полюбить мужа от всего сердца, пригреть пасынков, государь бы в ней души не чаял, милостями своими осыпал, но не дана бездушным любовь, не могут жестокие приласкать кого-то. Сама не была счастлива пустая сердцем Мария-Кученей и других своим теплом не отогрела. И от людей тепла тоже не видела, не любили красавицу на Руси, померла, так и не вспомнил добром никто.

Бездеятельность одинаково губительна для всех людей, и для простых смертных, и для правителей. Без толкового занятия человек опустошается душой, и у него появляется болезнь, называемая скукой… А когда и дела появляются, то исполнять их уже не хочется. Вот и мается человек, придумывая себе развлечения, часто совсем никчемные. А иногда весьма опасные для окружающих.

Скучая и не желая толком ничем заниматься, Иван развлекался самым жестоким и непотребным образом. Красавицы жены да и множества девок, приводимых по первому требованию, ему было мало, вернее, надоели. В его жизнь на несколько лет прочно вошел Федька Басманов.

Сын опытного заслуженного воеводы Алексея Басманова, больше похожий на девку, чем на молодого парня, знал все слабости своего покровителя и умел угождать так, что и Кученей становилась ненадобна. Алексей Данилович зубами скрипел, не будь напарником Федьки сам государь, походил бы по его спине не только арапник, но и целая оглобля. Позорище, стыдно людям в глаза смотреть из-за сыновьего поведения, а возразить нельзя.

Глаза боярина Димитрия презрительно сверкнули, губы дрогнули в усмешке:

– Ты служишь государю самым гнусным содомским делом, а я, как и мои предки, служу на славу и пользу отечеству!

Овчина-Оболенский знал, о чем говорил, слишком многие воротили нос от царского любимца Федора Басманова, всех коробило от понимания, каким образом угождает Ивану Васильевичу этот боярский сын. Ладно бы простым блудом занимался царь, хотя и то непростительно, а уж так-то, мужеложеством…

Дмитрий Овчина больше разговаривать с Федором не стал, слишком презирал того, развернулся и ушел, потому не заметил ни выступивших на глазах царского любимца слез, ни его злого взгляда. А зря…

Басманов бросился к своему покровителю с жалобой. Глаза царя сузились, на скулах заходили желваки. Но как он мог прямо наказать насмешника? Совсем не хотелось, чтобы все окружающие поняли, за что. Иван положил руку на рукав Федора:

– Я отплачу, не страдай…

Басманов только украдкой вздохнул. Были минуты, когда он жалел о своей близости к государю, прекрасно понимая, что все вокруг насмехаются и за глаза откровенно издеваются. Рядом с Иваном Васильевичем никто не рисковал бросать на его любимца даже косого взгляда, но стоило уйти в сторону…

Пиршество было в самом разгаре, многие уже едва не валились под стол, когда царь вдруг ласково подозвал к себе Овчину. Тому бы поостеречься, но вино и ему ударило в голову, засмеялся, пошел. Иван держал в руках большую чашу, в которую холоп наливал вино.

– Пей за мое здоровье! – Государь протянул напиток Димитрию, с трудом удерживая одной рукой.

Тот смутился. Такую и в начале пира не всем выпить, а уж ближе к концу тем более…

– Всю?

Иван кивнул:

– Одним духом!

Глаза царя смотрели строго и чуть насмешливо. Овчина протянул руку, медленно взял чашу. Он старался делать большие глотки, чтобы осилить вино, но больше половины выпить не смог.

– Вот так-то ты желаешь добра своему государю! – Иван откровенно усмехался. Но Овчина и тут ничего не заподозрил. Царь часто заставлял бояр пить за его здоровье непомерные чаши. – Не захотел пить, видно, это питье не по нраву? Ступай в погреб, там есть разное. Там напьешься за мое здоровье.

Такому приказанию были бы рады многие, потому как провинившихся царь обычно заставлял пить до потери сознания за общим столом, насмехаясь и даже издеваясь. Уж лучше в погребе.

Из погреба боярин не вернулся, но никто и не вспомнил про такого, все валялись вповалку и без Овчины.

Боярыня Олена точно чуяла что недоброе, извелась вся за вечер, хотя ничего необычного не случилось. Муж отправился на пир к государю, что домой не вернулся, тоже привычно, кто же от Ивана Васильевича трезвым до следующего утра уходил? Но Димитрия ни к ночи, ни даже утром не было.