Игорь Лощилов - Батарея держит редут

Святой старец сдержал свое слово: в память беспримерного подвига русских войск со временем был поставлен обелиск в виде часовни и установлен ежегодный праздник 17 августа с крестным ходом и панихидой.

А ближайшим следствием битвы 17 августа было снятие блокады с монастыря. Огромная армия не смогла остановить горсть русских, не давших ни одного трофея: ни пушки, ни знамени, ни пленных. Возможно, неверные действительно находились под высокой защитой...

Не все, однако, оценивали Аштаракскую битву положительно. И первым среди них был сам Паскевич, считавший понесенные потери чрезмерными, не соответствующими конечному результату. Если бы, дескать, Красовский дождался подхода резервов и действовал более осмотрительно, все сложилось бы иначе. Особенное неприятие вызвала у Паскевича победная реляция Красовского. Он писал Дибичу: «Я был поставлен в недоумение: в каком виде я должен представить реляцию генерала Красовского. Препроводив ее без всяких суждений своих, я дал бы повод думать, что оправдываю действия генерала Красовского и признаю изложение их в полной мере справедливыми, присовокупив же замечания свои, я боялся упрека, что строго разбираю поступки моего подчиненного, и без того обвиняемого самими обстоятельствами».

Но людская молва оказалась более справедливой. Действия русского отряда, прошедшего сквозь сонмище врагов, уподоблялись Швейцарскому походу Суворова, что особенно раздражало самолюбивого Паскевича. Когда три недели спустя он появился в Эчмиадзине сам, то уже не скрывал своего возмущения. Все участники похода и даже сам Нерсес удостоились его ядовитых замечаний. Впоследствии Красовский писал: «От меня никаких объяснений не принято. В Эчмиадзин не был пропущен ни один человек моего отряда, которому не было бы сказано с упреком: „Что вы мне наделали с вашим отрядным начальником?“ Таковые поступки могли уничтожить меня в глазах моих подчиненных, но я с душевным удовольствием видел, что ему не удалось поколебать со стороны их ни привязанности, ни доверия ко мне».

Справедливо оценили действия генерала Красовского и в Петербурге. Прочитав донесение об Аштаракской битве, Николай I написал собственноручно: «Дать Красовскому орден Св. Владимира 2 класса» и повелел занести событие в календарь со словами: «Столь смелое и удачное предприятие заслуживает быть причислено к достопамятнейшим подвигам храброго русского воинства».

Ну а Паскевич продолжал упрямо стоять на своем и объявил всем, что сам покажет, как надо бить неприятеля с малыми потерями. Как раз в это время прибыла осадная артиллерия, которая по его приказу была направлена под Сардарабад.

Сардарабад считался довольно сильной крепостью, с трех сторон ее опоясывала двойная каменная ограда, и лишь с южной стороны она прикрывалась одной стеной толщиною в пять аршин. Отсюда и решил штурмовать Паскевич, причем основную роль отвел артиллерии. 18 сентября заложенная в 200 саженях от юго-западного угла демонтир-батарея открыла интенсивный огонь. После 500 выстрелов разрушилась башня южной стены, на другой день рухнула она вся. Командиры просили разрешение на штурм. «Зачем жертвовать людьми? – отвечал Паскевич. – Крепость и так наша». Вскоре оттуда прислали парламентария с просьбой о перемирии, Паскевич отвечал отказом и приказал усилить огонь. Вечером гарнизон стал покидать крепость через северные ворота, нашим войскам осталось только преследовать беглецов. Из двух тысяч защитников четвертая часть пала, 250 сдались в плен, у нас потерь не имелось.

Справедливости ради следует отметить тонкий расчет русского главнокомандующего и его похвальную заботу о сбережении войска. Только сравнивать эту осаду с Аштаракской битвой не имеет смысла: там враг имел 15-кратное превосходство, а здесь противника по всем статьям превосходили мы.

Теперь у персов оставался последний оплот – Эриванская крепость.

23 сентября корпус Паскевича приблизился к Эривани и разбил лагерь на кургане Муханат-тапе, в двух верстах от крепости. Его корпус и прибывшие из России подкрепления, страдающие от болезней и зноя, выглядели куда хуже закаленных кавказцев, участвовавших в Аштаракской битве, и Паскевич был вынужден умерить свое недовольство.

После рекогносцировки 24 сентября состоялся военный совет, на котором обсуждались вопросы предстоящего штурма. Паскевич решил атаковать крепость с юго-восточной стороны, поскольку там имелась небольшая глиняная прогалина, позволяющая вести осадные работы. В остальных местах этому препятствовала каменистая почва.

– Как долго продлится осада? – спрашивал Паскевич военачальников и получал разные ответы. Но более всего его устроило мнение рядового Пущина, приглашенного на совет по личному распоряжению главнокомандующего:

– В Покров день покроем и крепость.

– Быть по сему! – радостно объявил Паскевич. Покров день – 1 октября, это значит всего через неделю. Как тому не радоваться?

25 сентября открылась пробная канонада, войска заняли восточный форштадт и начали осадные работы. В следующую ночь на Георгиевском холме была заложена первая демонтир-батарея из тяжелых осадных орудий. Отсюда хорошо просматривалась вся внутренняя часть крепости. Правее, в 150 шагах, начались работы по закладке уже другой батареи, и с утра началась непрерывная канонада. Крепостные пушки энергично отвечали, но их огонь был малорезультативен. Один из первых наших снарядов попал в мечеть, другой пробил стену дворца и повредил портрет шаха. В крепости началась паника, а русские только усиливали огонь.

В ночь на 27 сентября на расстоянии 200 саженей от юго-восточного угла была заложена параллель на 20 орудий. Затем орудия еще приблизились. Саперы действовали тихой сапой, то есть не показывая наружных работ, так что неприятель обнаруживал их только к утру. В результате непрерывного огня угловая южная башня и прилегающая к ней куртина обвалились. Паскевич послал парламентеров с требованием сдачи, Гассан-хан в учтивых выражениях просил разрешения снестись с Аббас-Мирзою. «Никаких сношений, – последовал ответ, – сдайтесь немедленно или узнаете всю силу русского оружия».

Канонада продолжилась. Крепость испытывала ужасную бомбардировку. День и ночь русские пушки сотрясали стены и здания, они рушились, окутываясь густыми клубами пыли, с треском валились обломки строений, разрушались амбразуры и бойницы. В крепости началась паника, обезумевшие жители метались по развалинам, их настигали русские снаряды и заставляли ложиться в каменные могилы. Наиболее отчаянные прорывались в Гассан-хану и умоляли его сдаться, он угрозами сдерживал ропот, и не только угрозами: сопровождающие его охранники нередко обнажали мечи и сносили самым надоедливым головы. Бедняги пытались вырваться из крепости, но им это не удавалось, поскольку Паскевич приказал заложить все крепостные ворота.