Гэри Дженнингс - Ацтек. Том 2. Поверженные боги

На этом месте Змей-Женщина прервал «мышь» и сказал Чтимому Глашатаю:

— Мы надеялись, что навсегда отбили у них охоту соваться к нам, но раз это не так, то придется сделать то, что следовало сделать уже давным-давно. Необходимо собрать все оставшиеся силы, выступить в поход и уничтожить всех до единого белых людей, вместе со всеми их союзниками и сторонниками, в том числе и с нашими изменниками, оказывающими помощь Кортесу. Мы должны нанести удар первыми, причем немедленно, не откладывая, прежде чем испанцы соберут достаточно сил, чтобы сделать то же самое с нами!

— Тлакоцин, — устало отозвался Куитлауак, — какие силы ты предлагаешь собрать? Много ли у нас, да и во всем Союзе Трех, найдется воинов, которым хватит сил поднять, хотя бы обеими руками, собственный макуауитль?

— Прости, господин Глашатай, но это еще не все, — сказал куимиче. — Кортес также послал многих своих людей на побережье, где они с помощью тотонаков разобрали некоторые из стоявших на якоре кораблей на части. С неимоверными усилиями они перенесли эти громоздкие деревянные и металлические части, проделав изнурительный путь от моря через горы, в Тлашкалу. И сейчас там лодочники Кортеса собирают из этих деталей новые корабли, поменьше. Вроде того, который они построили здесь для развлечения покойного Мотекусомы. Только теперь таких кораблей строится много.

— На суше? — с недоверием воскликнул Куитлауак. — Да во всей Тлашкале не найдется пруда или речки, достаточно глубоких, чтобы там могло плавать что-либо больше рыбачьего акали! Все это смахивает на причуды безумца!

— Может быть, владыка Глашатай, Кортес и повредился в уме после столь унизительного поражения, но я почтительно докладываю тебе только о том, чему сам был свидетелем, а я пребываю в здравом уме. Или, по крайней мере, пребывал, пока все происходящее не показалось мне настолько зловещим, что я, не иначе как потеряв рассудок, решил рискнуть своей жизнью, чтобы предупредить тебя.

Куитлауак улыбнулся:

— Уж не знаю, насколько ты безумен, но то был поступок отважного и верного мешикатль, и я благодарен тебе. Ты будешь достойно награжден… а потом получишь и еще более щедрую награду — разрешение, не задерживаясь, покинуть этот зараженный город.

Вот так мы и узнали о действиях Кортеса и по крайней мере о некоторых его намерениях. Я слышал, как многие люди, находившиеся тогда в безопасности, впоследствии рассуждали о трусости, вялости, безразличии или глупости Теночтитлана, утверждая, что мы, якобы усыпленные предыдущей победой, не предприняли никаких шагов, чтобы помешать Кортесу заново собрать силы. Но причина нашего бездействия заключалась в том, что мы просто не могли тогда ничего предпринять. От Сумпанго на севере до Шочимилько на юге, от Тлакопана на западе и до Тескоко на востоке, все мужчины и женщины, которые не были заняты уходом за недужными, или болели сами, или умирали, или уже были мертвы. Мы оказались настолько слабы, что нам оставалось только ждать и надеяться, что мы оправимся до некоторой степени, прежде чем Кортес явится снова, а на сей счет никаких сомнений не было. Помню, как в то лето, лето тягостного ожидания, Куитлауак однажды сказал мне и своему родичу Куаутемоку:

— Я предпочту, чтобы сокровища нашего народа навечно остались лежать на дне озера Тескоко или даже провалились в самые черные глубины Миктлана, лишь бы только белым людям не удалось заполучить их снова.

Не думаю, чтобы впоследствии он изменил свое мнение, поскольку у него просто не было на это времени. Прежде чем закончился сезон дождей, правитель слег, заболев оспой, и его рвало кровью до тех пор, пока она не покинула его полностью, уйдя вместе с жизнью. Бедный Куитлауак: он стал нашим Чтимым Глашатаем без надлежащей церемонии возведения в сан, а когда закончилось его недолгое правление, то не удостоился и подобающих правителю похорон. К тому времени даже самым знатным из умерших не приходилось рассчитывать не только на соблюдение всех ритуальных почестей — с барабанами, плакальщиками и тому подобным, — но и просто на погребение в земле. Мертвецов было слишком много. Слишком много людей умирало каждый день, так что у нас уже не осталось ни места для могил, ни людей, которые могли бы эти могилы копать, ни времени, чтобы этим заниматься. Вместо этого каждое поселение выделяло какую-нибудь ближнюю пустошь, куда можно было доставить мертвых, без церемоний свалить их в кучу и сжечь, превратив в пепел, хотя в сезон дождей даже с этим, более чем упрощенным способом погребения возникали трудности. Для Теночтитлана местом сожжения трупов был избран пустынный участок на материке, позади Чапультепека, и в ту пору между нашим островом и материком оживленно сновали лодки, нагруженные трупами. Сидевшие на веслах старики, которых зараза не брала, день за днем, с утра до вечера, без устали гоняли их туда и обратно. И тело Куитлауака было всего лишь одним из нескольких сотен трупов, переправленных на пустошь для сожжения в тот день, когда Чтимый Глашатай Мешико умер.

Хворь, именуемая оспой, тогда одержала победу над мешикатль и некоторыми другими народами. Но и сейчас многие племена одолевают завезенные белыми людьми недуги, в том числе и такие, что мы можем возблагодарить судьбу за то, что Мешико посетила только оспа.

Вот, например, болезнь, которую вы называете чумой. Сначала у заболевшего на шее, в паху и под мышками вздуваются черные нарывы, так что он, испытывая нестерпимую боль, все время запрокидывает голову и раскидывает и растягивает конечности так, словно хочет разорваться на части. В это время все выделения его тела — слюна, моча, кал, даже пот и выдыхаемый воздух — издают такой мерзостный смрад, что и привычные ко всему врачеватели, и любящие родственники просто не могут находиться поблизости от страдальца. Наконец нарывы с силой лопаются, разбрызгивая тошнотворный черный гной, и только тогда к несчастному приходит милосердная смерть.

Другая болезнь, которую вы называете холерой, сопровождается страшными судорогами и спазмами. Руки и ноги человека мучительно выгибаются, и он бьется в конвульсиях, то скручиваясь узлами, то словно разрываясь на части. Все это время больной испытывает чудовищную жажду и, хотя жадно поглощает уйму воды, тут же извергает ее наружу вместе со рвотой, поносом и непроизвольным мочеиспусканием. Поскольку тело его просто не в состоянии удерживать влагу, человек перед смертью превращается в подобие высохшего, сморщенного стручка.

Еще две болезни, называемые вами корью и ветрянкой, убивают не столь мучительно, но так же верно. Их единственный видимый симптом — это вызывающая страшный зуд сыпь на лице и теле, но обе эти болезни невидимо вторгаются в мозг, так что жертва поначалу теряет сознание, а потом умирает.