Гэри Дженнингс - Ацтек. Том 2. Поверженные боги

Другое дело, устало подумал я, что это, похоже, уже не имеет особого значения: так или иначе, а смерти в море мне не избежать. Поскольку ветер и дождь не прекращались, а океан продолжал безжалостно швырять мой акали, о сне и отдыхе пришлось забыть. Я беспрерывно вычерпывал воду, а она прибывала снова и снова. Руки мои ослабли, миска уже казалась тяжелой, как большой камень, и мне все с большим трудом удавалось вылить ее содержимое за борт. Невозможность заснуть не помешала мне впасть в некое оцепенение, так что затрудняюсь сказать, сколько еще дней и ночей прошло таким образом, но, похоже, все это время я не прекращал, уже бессознательно, вычерпывать воду. Припоминаю все же, что под конец мои движения становились все медленнее и медленнее, а уровень воды в лодке повышался гораздо быстрее, чем мне удавалось его понизить. Ну а когда я наконец почувствовал, что днище каноэ скребется о морское дно, и понял, что оно все-таки затонуло, мне оставалось лишь из последних сил удивиться тому, что я не ощущаю, как смыкается вокруг вода и как рыбы играют в моих волосах.

Должно быть, я тогда потерял сознание, ибо, очнувшись, обнаружил, что дождь перестал, а с неба светит яркое солнце. А оглядевшись в удивлении по сторонам, я вдруг понял, что хотя суденышко мое и впрямь затонуло, но произошло это на мелководье, где вода едва доходила мне до пояса. Как оказалось, каноэ прибило к длинному, усыпанному гравием пляжу, тянувшемуся в обе стороны, насколько мог видеть глаз, причем совершенно безлюдному.

С трудом, поскольку все еще чувствовал страшную слабость, я выбрался из затонувшего акали и, волоча за собой промокшую торбу, заковылял к берегу. Там росли кокосовые пальмы, но лезть на дерево или искать себе какую-нибудь другую еду у меня не было сил. Их хватило лишь на то, чтобы вывернуть котомку и разложить ее содержимое сушиться на солнце, после чего я заполз в тень пальмы и вновь потерял сознание.

Пробуждение пришло в темноте, и мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что меня больше не качает и я наконец на суше. Но вот где именно, у меня не было ни малейшего представления. Похоже, правда, что где бы я ни находился, я был там не один, ибо со всех сторон слышались странные пугающие звуки. Шорохи и пощелкивания доносились до меня одновременно ниоткуда и отовсюду. Каждый звук по отдельности был не очень громким, но вместе они сливались в странный шум — на меня не то надвигался невидимый пожар, не то старалось украдкой окружить множество людей, причем делали они это не слишком умело, ибо постоянно наступали на все прибрежные камушки и на все пробивавшиеся сквозь гальку прутики.

Я вскочил, и звуки мгновенно стихли, но стоило мне усесться обратно, как зловещий хруст возобновился. Это продолжалось всю ночь: при малейшем движении шум смолкал, но потом все начиналось снова. Поскольку днем, до того как лишиться чувств, я не удосужился воспользоваться зажигательным кристаллом, огня у меня не оказалось и разжечь его было нечем. Так что мне оставалось лишь, насторожившись, лежать, боясь, как бы неведомо что не бросилось на меня из мрака. И лишь с первыми лучами рассвета стало ясно, что это был за шум.

В первый момент по коже у меня забегали мурашки: все побережье, за исключением прогалины вокруг того места, где я лежал, кишело зеленовато-коричневыми, неуклюже копошившимся, переползая один через другого, крабами. Их было столько, что и не сосчитать, и они относились к какому-то особому виду, с которым я никогда прежде не встречался. Крабы вообще не особо симпатичные существа, но все те, которых я видел раньше, были, по крайней мере, симметричны. А эти нет: две их передние клешни сильно различались по размеру. Одна клешня, испещренная ярко-красными крапинками, была большой, неуклюжей, громоздкой, с ярко-красными и голубыми крапинками, другая же, однотонная и тонкая, походила на сухой расщепленный прутик. Каждый краб, используя свою тонкую клешню как барабанную палочку, стучал ею по большой, словно по барабану. Животные занимались этим без устали, и получалось у них совсем не музыкально.

Рассвет словно бы послужил для них сигналом прекратить свою смехотворную церемонию. Крабы принялись стремительно расползаться по бесчисленным норкам, но я, памятуя, что они передо мной в долгу за бессонную, тревожную ночь, изловил нескольких этих тварей. Тела их были слишком малы и содержали так мало мяса, что его едва ли стоило выковыривать, но вот содержимое больших клешней, которые я запек над огнем, прежде чем расколоть, оказалось очень вкусным. Впервые за невесть сколько времени я насытился и сразу же ощутил себя человеком. После этого я поднялся на ноги, чтобы толком осмотреться. Не приходилось сомневаться, что я вернулся в Сей Мир и, бесспорно, находился на его западном побережье, но при этом меня забросило далеко на север, в совершенно неизведанные края. Море, как и везде, простиралось здесь до самого горизонта, но выглядело куда более спокойным, чем знакомые мне южные моря: ни валов, ни вспенивающихся барашков, лишь мягко накатывавший на пляж прибой. В другом направлении, на востоке, за пальмами и другими прибрежными деревьями громоздился горный массив. Горы вздымались высоко, но то были не безжизненные вулканические кряжи, близ которых мне недавно довелось побывать, а склоны, поросшие густыми лесами. Определить, как далеко на север отнесли меня океанское течение и пригнавший дождь ветер, у меня не было ни малейшей возможности, но я понимал, что если просто пойду вдоль побережья на юг, то рано или поздно снова вернусь к той бухте близ Цеборуко, откуда легко найду дорогу в хорошо знакомые края. К тому же, пока я оставался на берегу, мне не приходилось беспокоиться насчет еды или питья. Даже если не найдется ничего другого, я мог сколь угодно долго продержаться на крабах-барабанщиках и кокосовом молоке.

Однако проклятый океан опостылел мне настолько, что захотелось убраться подальше, чтобы его не видеть. Незнакомые горы вполне могли кишеть дикарями или неизвестными мне опасными хищниками, но, так или иначе, это были всего лишь горы, а находить там пропитание я умел. Особенно меня привлекало разнообразие горных ландшафтов, выгодно отличавшееся от опостылевшего морского пейзажа. Поэтому на том берегу я задержался лишь дня на два или три. Этого хватило, чтобы отдохнуть и восстановить силы, после чего я заново уложил свою котомку, повернул на восток и зашагал к подножию гор.

К счастью, тогда стояла середина лета, ибо ночи в горах прохладны, а моя одежонка и единственное одеяло уже изрядно поизносились, к тому же долгое пребывание в соленой воде не пошло им на пользу.

Случись мне попасть в эти горы зимой, мне пришлось бы нелегко, ибо горцы рассказывали, что там случаются сильные снегопады, делающие тропы непроходимыми. В конце концов я встретил-таки людей, но перед тем проблуждал в горах много дней и уже начал задумываться, не случилось ли так, что извержение Цеборуко или какая-то другая катастрофа, пока меня носило в море, в очередной раз уничтожила население Сего Мира.