Ирина Измайлова - Царство небесное

– Бедняга! – искренно посочувствовал Эдгар.

– Да нет, почему? Она, говорят, хороша, и нрав у нее неплохой. Между прочим, поговаривают, что на нее зарился отец Ричарда старый король Генрих, однако он был женат... О ссоре его с сыном болтают много и среди прочего утверждают, что эта ссора была отчасти и из-за Алисы – Львиное Сердце сам хотел жениться на ней. Само собой, в надежде на более прочный союз с Францией и на поддержку Филиппа-Августа в крестовом походе... Но вот, в чем беда: год назад Ричард влюбился. И влюбился так сильно, что не может обуздать своих чувств. Он полюбил принцессу Беренгарию, дочь спесивого дона Санчо Наваррского. И она влюбилась так сильно, что сбежала из дома и явилась в Англию. Да только уже тогда, когда Ричард уехал в Марсель, чтобы плыть оттуда в Мессину. Разъехались, называется! И быть бы шуму, а может, и войне, но у Ричарда ведь дьявольски умная мать – королева Элеонора. Уж не знаю, как, но она сумела умаслить Санчо, уверила, что ее сын связан с принцессой брачной клятвой, и что если та поедет к Ричарду в Мессину, он с ней немедля и обвенчается. А клятву-то Ричард дал вовсе не Беренгарии, а как раз Филиппу-Августу.

– Ко-о-му?! – ахнул Эдгар, едва не подавившись вином и луком.

– То есть... то есть Алисе, его сестре. Вернее он поклялся Филиппу, что женится на Алисе. Не придирайся к словам, дружище! И вот беда: едва обосновавшись в Мессине, короли вновь стали ссориться. И Ричард понял, что уж никак не хочет родственных уз с нашим добрым королем.

Луи зачерпнул еще бобов из горшка и некоторое время сосредоточенно жевал. Он был голоден с дороги, и Эдгар это отлично понимал, а потому не торопил друга продолжать рассказ, хотя любопытство разбирало его сейчас с особенной силой.

– И вот король Ричард решает, – продолжил наконец Луи, – решает обмануть союзника. Нет-нет, речь не о каком-либо бесчестном поступке! Он просто решил, что если принцесса Беренгария приедет к нему на Сицилию, он будет обязан, дабы не уронить ее чести, совершить обряд венчания и разорвать договоренность с Филиппом. Ведь самой принцессе Алисе он слова не давал! Однако ему нужно все так устроить, будто Беренгария сама приехала, а не он за нею послал. Если же дать поручение любому из английских рыцарей, нет никакой уверенности, что тот не выдаст намерений короля нашему доброму Филиппу – Ричард не раз убеждался в вероломстве некоторых своих подданных. Да и вообще отъезд любого англичанина из Мессины даст повод для подозрений, а последующее появление принцессы Наваррской эти подозрения подтвердит.

Тут Эдгар даже привстал со стула и перегнулся через стол:

– И ты хочешь сказать, Луи, что Ричард Львиное Сердце поручил тебе поехать в Англию за своей возлюбленной, за этой самой Берни... Беренгарной?

– Беренгарией. Да, именно это он мне и поручил. И, клянусь, в этом поручении нет ничего бесчестного и позорящего звание рыцаря. Напротив, можно лишь гордиться таким доверием великого и славного короля. Он даже дал мне с собою свой меч по имени Элистон[4] с тем, чтобы я передал его королеве Элеоноре как доказательство данного мне поручения. Я заказал тебе новый меч, чтобы не оказаться безоружным, когда верну Элистон в Англию.

Эдгар перевел дыхание:

– А если так, что тебя тревожит и смущает, дружище? И в чем тебе нужна помощь?

Луи тряхнул бутылку и вновь наклонил ее горлышко к своему стакану.

– Если бы это было единственное поручение, полученное мною в Мессине, я бы не был смущен. Вся беда в том, что на другой день, когда я уже готовился к отъезду, за мной прискакал посланный от нашего короля.

– От Филиппа?

– Ну да.

И тут догадка молнией озарила сознание кузнеца. Он так и подскочил за столом:

– Ой, Луи, клянусь всеми святыми! Если бы это не было похоже на выдумку бродячих шутов и на полную глупость, я бы подумал, что добрый король франков тоже поручил тебе привезти в Мессину невесту короля! Свою сестрицу!

И Эдгар, не в силах удержаться, покатился от хохота, едва не свалившись на пол.

Рыцарь меж тем не только не подхватил его смеха, но, напротив того, помрачнел.

– И ничего тут нет смешного, братец мой Эдгар! – произнес он, когда смех кузнеца наконец утих. – Совершенно ничего смешного, потому что ты угадал... Филипп-Август, будучи еще ребенком, знал моего отца, а в последнее время ему наговорили много всего о моих подвигах в походе Фридриха Барбароссы. Немецкие рыцари, которых я провожал, добавили немало подробностей. Словом, Филипп, которому ужасно хочется привязать к себе узами родства строптивого Ричарда, решил поставить того в безвыходное положение – привезти ему невесту. На вот – женись! И я-то, осел этакий, поклялся королю исполнить его поручение, не спросив сразу, что он собирается мне поручить! Думал – речь о каком-то послании во Францию, или о передаче каких-то секретных посланий. Еще порадовался – так и так ехать, а тут как бы еще и поручение от своего короля. Никто, мол, ничего не заподозрит!.. И на тебе! Еще на мече поклялся!..

– На мече Элистоне, который тебе вручил король Ричард? – уточнил Эдгар.

– А на каком бы еще? – лицо Луи оставалось мрачным, хотя губы уже покривила улыбка. – И вот теперь представь мое положение, дружище Эдгар: я связан двумя клятвами с двумя великими королями. Одна клятва заставляет меня немедля плыть в Англию и везти оттуда принцессу Наваррскую в жены Ричарду, другая клятва заставляет сопровождать принцессу Алису Французскую, и тоже в жены, и тоже Ричарду, будто он магометанин какой-нибудь, а не добрый христианин! И я должен либо нарушить одну из клятв и поступить бесчестно, либо разделиться пополам, что, как ты понимаешь, не по силам ни одному рыцарю.

Замок барона Раймунда Лионского располагался всего в трех лье от города, но лионцев ничуть не тревожила эта близость. Воинственный барон ни разу не обеспокоил горожан – ему, казалось, не было дела до того, что крестьяне с его земель время от времени сбегали под защиту городских стен и каждый из них, благополучно прожив в городе один год и один день, терял свою зависимость от сеньора[5].

Возможно, старый барон не злился потому, что случалось такое редко – Раймунд был хороший и справедливый хозяин, никогда не требовал лишней дани, напротив, уменьшал ее в неурожайные годы, не пользовался правом первой ночи, хотя хорошенькие крестьянки частенько вздыхали по этому поводу. Он даже позволял селянам собирать хворост в своих лесах, поставив лишь условие, чтобы те семьи, где есть здоровые мужчины, свозили треть хвороста в замок (вдов и стариков это не касалось, что добавляло барону уважения)[6].

Единственной неудержимой страстью барона была охота, и уж если ему случалось гнать оленя или кабана, все знали, что надо бежать с дороги: свора борзых, несущихся впереди охотников, могла сгоряча налететь и на какого-нибудь селянина. Правда, охотники всегда спешили на помощь, но ведь всем известно, что борзая может далеко опередить лошадь... Однажды из-за этого едва не приключилось настоящей беды: собаки напали на крестьянского мальчишку, не успевшего убраться подальше с опушки, по которой неслась свора. Барон Раймунд сам подоспел с хлыстом и, рискуя свалиться с седла, разогнал озверевших собак, однако те успели сильно порвать подростка. Мальчик остался хромым на всю жизнь. Раймунд, дабы искупить свою невольную вину, выдал его матери два десятка серебряных марок, прислал в деревню своего лекаря, а когда мальчик подлечился, взял его к себе на службу. И оказался вознагражден за доброту: хромой Ксавье сделался лучшим сокольничим замка. Он ловил и обучал птиц с необычайным искусством, а на охоте добывал дичи больше, чем трое других сокольничих вместе... Что самое удивительное, юношу полюбили и охотничьи борзые – он был совсем незлобив, быстро забыл свой страх перед собаками, и те привязались к нему и слушались не хуже, чем своих псарей.