Николай Харин - Д'Артаньян в Бастилии

— Итак, ваше величество, шевалье де Куртаврон лишь предложил гвардейцам его высокопреосвященства удалиться, как один из них, по имени Гризар, выскочил из-за стола и набросился на него со шпагой. Моему офицеру пришлось защищаться. В этот момент мимо проходил патруль, который и попытался арестовать всех, не разбирая, кто прав, а кто виноват.

— Хорошо, но ведь тот же де Куртаврон мог объясниться с начальником патруля. Ведь, если все было, как ты говоришь: мушкетеры были трезвы, а гвардейцы — пьяны! Кроме того, очевидцы могли подтвердить, кто напал первым, были же еще в этой гостинице какие-то люди, — нетерпеливым тоном проговорил король.

— Ваше величество недаром называют Людовиком Справедливым.

С этими словами господин де Тревиль отвесил королю почтительный поклон. Он чувствовал, что вступает на скользкую почву, продолжая свое повествование, и действовал как опытный царедворец. Король бросил на него милостивый взгляд.

— Почему же арестованы все?

— К несчастью, не все, ваше величество, а лишь один господин де Куртиврон.

Последнее сообщение господина де Тревиля не улучшило настроение короля Людовика XIII.

— Однако это странно, — заметил король холодно.

— Все дело в том, что остальные посетители тут же удалились, завидев, что под одной кровлей сошлись мушкетеры вашего величества и гвардейцы его высокопреосвященства, хорошо зная буйный нрав последних и предполагая, чем может закончиться такая встреча. Хозяин же заведения — человек робкий и недалекий — тотчас залез под стол и потому не годился в качестве свидетеля.

— Ну почему же «недалекий», де Тревиль? — саркастически улыбаясь, спросил король. — Наоборот — весьма предусмотрительный человек, не так ли?

— Вы правы, ваше величество. Дальнейшие события показали, что он проявил известную предусмотрительность, действуя, впрочем, из эгоистических побуждений. Не дрожи он так за свою шкуру, он мог бы подтвердить невиновность господина де Куртиврона, и тот не находился бы сейчас в Форт-Левеке, а мог бы засвидетельствовать свою преданность вашему величеству, присутствуя на смотре.

— Послушать вас — во всем виноват трактирщик, — с легкой улыбкой заметил король.

Это ободрило капитана мушкетеров. Он промокнул лоб кружевным платком и пустился в дальнейшее нелегкое плавание по океану лжи во спасение, лавируя между Сциллой фантазии и Харибдой здравого смысла.

— Нет, ваше величество, конечно, более трактирщика виноваты патрульные швейцарцы, с трудом понимающие речь, на которой изъясняются все добрые французы, и по этой причине никак не могшие взять в толк, что господин де Куртиврон тут вовсе ни при чем.

— Так вот почему маршал упоминал каких-то покалеченных швейцарцев. Но кто же их покалечил?

— Ваше величество, зная, что дуэли запрещены, и питая уважение к представителям власти, хотя это и были солдаты швейцарской гвардии, господин де Куртиврон и его друзья, конечно же, и не помышляли о применении оружия. Но так как патрульные обошлись с ними весьма невежливо, то они были вынуждены, как люди военные и к тому же дворяне, защитить свою честь и достоинство.

— В результате чего пострадали трое патрульных, — насмешливо сказал король.

— Трое или пятеро, — небрежно заметил де Тревиль.

— И что же, все от рук мушкетеров? А что же гвардейцы его высокопреосвященства? Не сопротивлялись?!

— Как я уже имел честь упоминать вашему величеству, многие из гвардии кардинала с темным прошлым, а люди такого сорта имеют привычку сразу же разбегаться в разные стороны при появлении стражи. Они именно так и поступили, ваше величество.

— Я понял почти все. Все, кроме одного: почему арестован лишь один господин де Куртиврон?

— О, это очень просто, ваше величество. Ведь не думаете же вы, что восемь швейцарцев могут задержать больше, чем одного мушкетера!

— Довод основательный, — заметил король, настроение которого заметно улучшилось. — Но почему именно его, а не кого-либо из его подчиненных?

— Господин де Куртиврон благородно пожертвовал собой ради своих солдат. Кроме того, подобно капитану тонущего корабля, он замыкал отступление.

— Что ж, это делает ему честь, — довольным тоном произнес король, заметивший кардинала, направляющегося к нему.

— И все-таки, де Тревиль, — добавил он, — столько пострадавших швейцарцев, которые, по сути, ни при чем, и ни один зачинщик ссоры не получил по заслугам? Я помню иные времена.

— Не знаю, как доложить вашему величеству…

— Что еще?!

— Я не хотел говорить…

— Нет уж, будьте добры, говорите, пожалуйста!

— Предводитель гвардейцев его высокопреосвященства Гризар поскользнулся во время потасовки, неудачно упал и отдал Богу душу. А другой — кажется, его зовут Дюбуа — тяжело поранился о пику одного из швейцарцев. Думаю, что его высокопреосвященство станет уверять вас, что эту злополучную пику господин де Куртиврон отобрал у одного из патрульных, но я этому не верю, ваше величество. Это так на него не похоже.

Де Тревиль увидел, что кардинал задержался, чтобы сказать несколько слов кому-то из придворных, и воспользовался этим для того, чтобы сообщить королю самое главное.

— Третий же из отсутствующих — господин д'Артаньян — помещен в Бастилию по приказу его высокопреосвященства, ему не предъявлено никакого обвинения, он содержится в камере и лишь недавно сумел известить меня о своем местонахождении.

Король сделал резкое движение, словно воротник неожиданно показался ему тесен.

— Вот как?! Отлично, мы зададим кардиналу пару вопросов.

— Его высокопреосвященство как раз направляется к вашему величеству.

Во взгляде короля появилась тоска, сопутствовавшая ему всю жизнь.

— Ах, де Тревиль! Если бы вы знали, как я иногда завидую своему брату, герцогу Орлеанскому. Я так хотел бы оказаться на его месте хоть на день, хоть на час. И знаете, что бы я сделал? Взял свое любимое охотничье ружье, которое изготовил в прошлом году, — у него такой красивый замок, помните?

— Ваше величество изволили убить из этого ружья кабана в Венсеннском лесу.

— Вот именно! Я взял бы это ружье и выстрелил бы в кардинала. И рука моя не дрогнула бы…

Ришелье приблизился к королю.

— Как вам смотр, герцог? — спросил Людовик, делая знак де Тревилю.

Тот понял и, поклонившись кардиналу, отошел в сторону, оставив наедине двух первых людей государства. И если король только что в мыслях желал министру разделить участь застреленного кабана, то министр являл собой воплощение доброжелательности и почтительности, во всяком случае внешне.

— Великолепно, ваше величество, — проникновенно отвечал Ришелье, состроив при этом обиженную мину. — Гвардейцы выглядят просто превосходно. Именно поэтому мне так хотелось увидеть в их компании и своих.