Сергей Алексеев - Невеста для варвара

— Коль на Вычегде ледоход, надобно другой путь искать.

— Нет у нас другого пути, — отвечает тот преспокойно. — Покуда реками пойдем.

— Да ведь морем короче будет и быстрей!

— Быстрее и короче будет, коль на Енисее нас князь Оскол встретит и далее нартами пойдем.

Ивашка настаивать не стал, поджидая иного случая, когда уж югагиру будет не отговориться от морского хода.

Покуда с Тренкой беседу вел, жители Котласа вышли на берег, завидя коч: их лодки и малые суда еще лежали перевернутыми либо стояли на зимних станках, и хозяева только еще начинали конопатить и смолу варить.

— Вы ктой-то будтё?! — закричали с удивлением. — Торговые али государевы?

— Торговые, — не зная местных нравов и обычаев, ответил Ивашка, запретив разговаривать всем иным.

В тот же час котласские несколько лодок спихнули на воду и погребли к судну:

— Водки давай и табаку! Табаку и водки!

Тут Головин и понял, что маху дал: сего товару на коче было достаточно, однако предназначался он совсем для другого дела и расточать его по пути не следовало ни в коем случае.

— Водкой и табаком не торгуем! — запоздало предупредил он, когда приученные к зелью и изголодавшие мужики уже хватались за борта и якорный канат.

Котласские жители зазвенели кошелями:

— Водки давай! Табаку давай! — и полезли было на коч.

— Отталкивай их! — приказал гребцам капитан. — Не подпускай к бортам!

Сволочи здешний народ знали и, должно быть, ему сочувствовали, а посему вроде и отпихивали веслами лодки, но вяло и с неохотой. Тем часом иные ловкачи уже на палубу заскочили — и к бочкам с солониной, что привязаны были под мачтой. Тогда в ружье была поднята вся команда. Офицеры и нижние чины в минуту палубу очистили, кого ссадили, кого прямо в воду сбросили, но котласские словно с ума сошли, даже ледяная вода не отрезвила.

Тут уж команда выстроились по бортам и дала залп над головами наседавших.

— Ах, вы эдак? — закричали с лодок, однако дружно отчалили. — Тогда мы ночью придем и сами возьмем!

И еще долго кричали и грозили, показывая ножики и топоры.

Головин приказал сняться с якоря, отойти к противоположному берегу от греха подальше, а на ночь выставил усиленный караул, отпустив гребцов на отдых. Артиллеристы вооружились баграми, однако на всякий случай зарядили винтовки холостыми зарядами, а в пистоли закатили пули. Ивашка сомневался, что котласские отважатся напасть: плыть ночью на утлых плоскодонках через полую, стремительную реку, по коей еще несет битый лед, могли только сумасшедшие. Ко всему прочему, ночью небо заволокло тучами и пошел густой снег, так что палуба в несколько минут покрылась на три вершка, а вода загустела и отяжелела.

И все же капитан супротивника недооценил: под утро, когда караул, наломав метелок в прибрежных кустах, выметал палубу, вахтенный случайно узрел целую эскадру из лодок и одного бота. Время было самое разбойное — пятый час, и приближались котласские хитро, по-воровски — переплыли реку где-то вверху, а затем спускались вдоль берега, сложив весла. Благо, что весенние ночи в сих местах были короткими и рано светало. Данила Лефорт сыграл общую тревогу, на ноги подняли и сволочей, спавших в чумах на палубе. Головин велел Тренке перебраться в кормовой трум, где была невеста со служанкой, — опасался, что у нападающих могут быть ружья, однако тот затеплил свечу и уходить отказался.

— Не хлопочи, боярин, смерть ждет меня в ином месте, — проговорил спокойно. — И не от пули мне погибнуть суждено…

— Тебе ведомо, от чего смерть тебе будет?

— Меня волки зарежут и пожрут.

Ивашку от сих слов передернуло, и все равно он поставил охрану к чуму, впрочем, как и к кормовому и носовому трумам, где хранился товар. А команде приказал не язвить противника, а скидывать его за борт и стрелять лишь в случае, если он первым откроет огонь. Но разбойники и того хитрее оказались — поначалу на рожон не полезли, застопорили веслами ход в десятке саженей от бортов, и с бота было сказано:

— На всю братию три бочки водки и каждому по фунту табаку. Нас сорок человек. Не дадите — сами все возьмем.

При Петре Алексеевиче, было слышно, шалили по дорогам и рекам, да чтобы так открыто и безбоязненно — не бывало! И тут Головин заподозрил: а уж не по наущению ли Екатерины сие сотворяется? Зная пристрастия котласских жителей, легко пустить слух, де-мол, на коче вдоволь водки и табаку, а хозяин товара и команда вроде бы как вне закона, сыска и суда чинить не станут. Уж больно смелы и дерзки разбойники, ведь видят — на борту коча государевы люди, офицеры и нижние чины Артиллерийского приказа при мундирах и знаках отличия…

Или тогда в Котласе никакой власти нет и некому урезонить лихоимцев.

— Нет у нас водки и табаку. — Ивашка вздумал испытать разбойных. — Идем мы по государеву велению и делу. Посему требую отойти от коча на сто сажен и более не приближаться.

На лодках дружно захохотали и закричали:

— Ведомо нам! Коль на Печору идете, знать за Уральский камень! А в Сибирь что ходить без водки и табаку?

— Кто у вас атаман? — спрашивает Головин. — Объявись!

— На что тебе?

— На коч пущу, чтоб сам посмотрел!

Этого разбойники не ожидали вроде, советоваться стали. И хоть дерзостью отличались, да простодушны были, ну и вызвался один мужик из бота — краснобородый, плечистый, могучий, поди, тоже из гребцов-сволочей.

— Ну, я атаман!

— Садись один в лодку и подчаливай. Да топор оставь. Он в лодку сел, весло взял, однако не стерпел, вдохновил своих:

— Ну, робята, ныне добро погуляем! Причалился к борту, без веревки, в один рывок подтянулся за борт и вот уж на палубе стоит.

— Веди, показывай!

Образом он походил более на разъяренного быка, нежели на человека: клочковатая красная борода, раздутые и словно вывернутые наизнанку ноздри, гневные, красные же немигающие и маленькие глаза с зеницами, кои казались отчего-то по-кошачьи узкими. И словно дым от них исходил от незримого внутреннего холодного тления.

Капитан оставил на палубе Данилу Лефорта, а сам взял фонарь и с атаманом да двумя нижними чинами, капралом Вороной и сержантом Булыгой, в носовой трум спустился.

А там что — бочки с водкой и порохом, кипы табака до по-толка и яшики с винтовками. Разбойник же опытный, глаз навостренный, сразу все увидел, но и рта раскрыть не успел: Пронка Ворона ему ремешок на шею набросил, концы на кулак намотал, а рослый Селиван Булыга под коленки его и мордой в пол. Они лазутчиками служили, посему в пыточном деле толк знали.

Ивашка присел на корточки и спрашивает:

— Теперь сказывай, кто наустил наш коч пограбить? Атаман хрипел, царапал руками горло, пытаясь сбросить удавку, — побагровел и глаза выкатываются.