Сергей Алексеев - Невеста для варвара

— На болоте споймали! — докладывают. — В кустах хоронился, высматривал. Соглядатай вражеский! А это при нем было.

И кладут на землю лук зверовой, колчан со стрелами и ножик.

Капитан с коча спустился и оглядел пленника: на вид молодой, но огненная борода до пояса, а космы и того дольше, и одет весь в шкуры оленьи. А образом так на рязанца похож — курносый, губастый и розовощекий.

— Кто таков? — спросил Головин.

— По-нашему не понимает! — опять докладывают.

— Токмо мычит, урчит да кусается, яко зверь дикий.

— А по-каковски говорит?

— Кто его знает? Может, вовсе немой.

Головин лук осмотрел — из дерева с костяными накладками и тетива из оленьей жилы, — потом ножик из ножен достал и немало подивился: лезвие оказалось из камня, кремневое. Попробовал пальцем — остер!

— Поди же ты!.. И что делать с сим дикарем?

— Покуда к дереву привяжем, чтоб не убег. Тут Данила Лефорт прибежал, глаза вытаращил:

— Экий смешной! На лопаря смахивает… Вы где его взяли?

— У волока таился, выглядывал! — Нижние чины пленника к сосне прикручивали. — Узрел Пелагею на коче, дак аж рот разинул и слюни побегли. Тут мы его и схватили!

— Ну и куда его теперь?

— Отпускать всяко нельзя — злобный! Тем часом сволочи канат от ворота тянули и тоже подошли, выставились, шапки на затылок сбили.

— Ох зря вы его схватили, — говорит за всех Мартемьян. — Надобно было спугнуть, он бы и утек.

— А это кто? — спрашивает Ивашка.

— Я и сам толком не знаю, всего один раз и видел, — признался тот. — Сии люди только в полунощной стороне водятся. Лешими их зовут или лесными дядями кличут. Одни сказывают, лешие-то добрые и зла не чинят, а другие говорят, будто они от лютых зверей пошли, посему их боятся. Когда-то давным-давно в стороне полунощной во множестве жили сии звери. И были они в образе человеческом, разве что не голые, как мы, а в шерсти. Потому прозывались люты, ибо они людей ловили да поедали. На них оленьи люди всяческие хитроумные ловушки ставили, самострелы, заманы. И когда ловили, то живьем волкам скармливали. Сказывают, До сей поры еще встречаются в самоедских землицах. Бывает, подкрадутся к стойбищу ихнему, а лютов собаки-то не чуют! Мужиков на мясо зарежут, а баб живьем возьмут и с собой уведут. И женятся на них потом. Вроде от жен человеческих и происходят лешие.

— И впрямь на лешего похож! — развеселился Лефорт. Пронка с Селиваном опешили.

— Знать бы, дак спугнули…

Головин огляделся и Лефорта локтем в бок:

— Команду в ружье. На коч караул выставить.

Лефорт нижним чинам приказ, те помчались тревогу подымать.

— И что с ним делать станем? — спрашивает Ивашка, Данила плечами пожал:

— Может, камень на шею да в реку? Как говорится, концы в воду…

— Неможно леших погублять, — встрял Мартемьян. — Старики сказывали, то трех великий. Они ж не люты звери — люди, токмо диковатые.

Неведомо, понял что из разговора лесной дядя или нет, однако произнес несколько слов непонятных, рычащих, но при сем на лице его ярости не было.

— С собой взять, а переволочем судно, так отпустим, — предложил Лефорт. — Лодок-то, поди, у них нету.

— Говорят, лесные дяди воды боятся, — объяснил Мартемьян, озираясь. — Лодок-то нету, но еще говорят, будто они чуют друг дружку на несколько верст. Ежели один в беду попадет, иные в тот же час на выручку идут. Не кричат, на помощь не зовут — по-иному как-то разговаривают. Оглянуться не успеешь — лешие уж тута. Звероватые, дак чего?..

От сих слов даже бывалые и опытные сволочи заозирались, а Ивашка ощутил непроизвольный холодок на спине. По волоку уже команда бежит с ружьями наперевес, двое сразу на коч поднялись и за бортами позицию заняли. И впрямь оставаться на земле опасно было, волок-то — та же дорога лесная, по обочинам кусты густые. Тогда Головин скомандовал взойти всем на судно и изготовиться к бороне. Внизу остался только привязанный к дереву лесой дядя, да нижний чин с расквашенным носом залег у кормы и стрелять изготовился.

И пожалуй, четверть часа просидели, затаившись и высматривая супостата, покуда на волоке не очутился Гренка. Головин, к своему стыду, только тогда о нем и вспомнил! А слепой югагир идет себе, перешагивая разложенные поперек покати, и не запнется ни разу, да прямиком к лешему. Ивашка курки у пистолей спустил, сунул за ремень и спрыгнул на землю. Тренка же остановился напротив пленника и что-то спросил, вернее, несколько звуков рычащих издал, а лесной дядя ему в ответ ровно бык взбугал и стал дергаться так, что дерево закачалось. Порычали они так еще минуту, югагир и говорит капитану:

— В сей же час путы снимите и все, что отняли, верните. И пить ему дайте.

Капрал Пронка Ворона на что уж смел был, а тут подошел опасливо, веревки развязал да отскочить не успел — лесной дядя ему кулачищем прямо в переносицу попал, он и откатился кубарем. Сам же леший к Тренке подошел, поклонился в пояс и заговорил языком почти человеческим. Головин прислушался — вроде на шведскую речь похоже!

— Коль грех свершили, след искупить, — говорит Тренка. — Дары ему преподнесите.

— Может, чарку налить? — спрашивает Лефорт. — Чтоб Добрее стал.

Югагир рассердился:

— Лесные люди воды огненной боятся и табаку не курят. Дайте ему четыре ножа, ибо у него еще четыре брата, медный котел, да два топора, да огниво.

Офицеры принесли ему дары, к ногам положили вместе с луком и колчаном, а сами отступили. Лесной дядя топор схватил, повертел его в руках, вдруг улыбнулся и что-то сказал Тренке. И капитан опять заметил — ну, право же, как швед говорит, только слова короткие, почти из одних согласных.

— Теперь пусть подойдет к нему еще один, который путы накладывал, — растолмачил Тренка, — за обиду посчитаться.

Пронка, коему уже попало, в кустах сидел и ружье к челу прикладывал, а Селиван Булыга из-за Лефортовой спины выглядывал.

— Иди к нему, — велел Лефорт, — чтоб обиды не держал и родня его не сбежалась.

Селиван тоже не робкого десятка был и, судя по рубцам на лице, драк всяческих повидал, а посему смело вышел и подставился, дескать, на, бей. Леший с интересом на него воззрился, волосы назад откинул, чтоб не мешали, и вдруг склонился к нему, ибо на полголовы повыше был, обнял, что-то проговорил и нож свой каменный подает.

— Его ножик себе возьми, а свой отдай, — объяснил юга-гир. — И станете вы братья, ибо лесные люди отважных чтят и любят.

Обменялись они ножами, довольный лесной дядя дары распихал под шкуры, топоры за опояску, котел за спину и вроде бы скрылся за деревьями. Подождали немного, перевели дух и уже обсуждать начали, какова невидаль случается, а леший кругом обошел, с другой стороны встал за кустами и глядит. Что тут делать, коль любопытно дикому человеку — пускай смотрит, вреда будто нет.