Луи Бриньон - Д'Арманьяки

– Ваше высочество!

– Ваше высочество, миледи! – дофину с трудом удавалось не показывать волнение, которым он был охвачен. Да ещё, встретившись глазами с Марией Анжуйской, он густо покраснел, впрочем как и она. Оба одновременно отвели глаза и посмотрели на Мирианду. Мирианда, как уже говорилось ранее, была облачена в чёрное платье. Смуглое лицо покрывала неестественная бледность, в глазах застыла печаль. Вообще, она произвела на дофина и Таньги впечатление человека, который перенёс тяжёлую утрату, и они не были далеки от истины.

Видя, что дофин бездействует, Таньги предложил руку Мирианде.

– Миледи, – с пафосом произнёс Таньги, – позвольте показать вам особо красивые места в этом, без преувеличения, прекрасном парке!

Бросив взгляд на кузину, Мирианда без всякого выражения протянула руку. Таньги галантно принял руку, и, громко философствуя, повёл Мирианду по парку.

Оставшись вдвоём, дофин и Мария Анжуйская некоторое время молчали, избегая смотреть в глаза друг друга, но так как молчание затягивалось, Мария Анжуйская решилась и первой заговорила с дофином.

– Ваше высочество, мне не знаком этот парк, так же как и моей кузине, – волнуясь произнесла она, при этом по-прежнему избегая смотреть ему в глаза, – для вас не составит труда показать мне его?

– О, с удовольствием, – вырвалось у дофина, они одновременно посмотрели друг на друга и хотя вновь покраснели, взглядов своих не отвели. Мария Анжуйская с доверчивой нежностью протянула свою руку. Дофин наконец сделал то, о чём мечтал с первой минуты встречи с Марией Анжуйской. Он с пылом, достойным наследника французского престола, поцеловал её руку. А через минуту они, взявшись за руки, словно дети, впрочем они и были детьми, пошли по аллее, не замечая никого и ничего.

За сценой на аллее из окон дворца следили три пары глаз. Первая принадлежала Иоланте Арагонской, на губах которой играла довольная улыбка. На её глазах дофин явно показал свои чувства. Следовательно, самое заветное желание королевы Кастилии – сделать свою дочь королевой Франции, обретало реальные очертания. Несколько в стороне, из окон другой комнаты, герцог Бургундский и его канцлер – Гилберт де Лануа следили за той же сценой.

– Похоже, бедняга влюбился, – губы герцога скривила злая усмешка, – как жаль, что ему суждено дожить всего лишь до своего восемнадцатилетия.

– Монсеньор решился? – осторожно спросил Гилберт де Лануа.

– Мне приходилось и раньше вершить судьбы королевской семьи! Готовься, Лануа! Дофин должен умереть во время празднеств в свою честь.

– Не беспокойтесь, монсеньор. Дофин умрёт в назначенный час!

Пока происходил этот страшный для судеб Франции разговор, Таньги дю Шастель, не умолкая, разглагольствовал о прелестях парка, с которых перешёл на прелести Парижа, а в конце пришёл к неоспоримой истине, что красивее Франции на земле не существует места. Так как Мирианда за последние четверть часа не проронила ни единого слова, Таньги всё же пришлось остановиться и спросить о причине её грусти. На что получил уклончивый ответ Мирианды, который заключался в том, что по приезде в Париж она испытывает непреодолимую тягу к Испании и с нетерпением ждёт возвращения домой. Возмущённый до глубины души Таньги заявил, что нельзя стремиться в Испанию, находясь во Франции. Вот если бы всё обстояло наоборот, то он, несомненно, понял бы настойчивое желание Мирианды. На что Мирианда просто извинилась и, сославшись на сильную головную боль, покинула Таньги. Таньги дю Шастель явно расстроился, ибо не терпел, когда его вот так, без видимой причины, оставляла красивая женщина. Пришлось утешиться мыслью, что он способствовал соединению дофина и Марии Анжуйской, которых он так и не смог заметить поблизости. Итогом всего этого стало принятие поистине соломонова решения. Таньги, хотя и запоздало, но решил воспользоваться советом дофина. Приняв такое решение, он, насвистывая, отправился в конюшню.

Когда Таньги выехал из дворца верхом на лошади, его сразу уже удивило огромное количество гвардейцев, снующих по городу. За то небольшое время, пока он добирался до улицы Бобов, его несколько раз остановили и тщательно осмотрели. Париж напоминал осаждённый город. Таньги, который последние несколько дней провёл в объятиях очаровательной служанки, понятия не имел, что происходит вокруг него. Но тем не менее ему не нравились назойливые гвардейцы, и он не преминул об этом заявить им в лицо, когда у дверей харчевни «Золотой рог» его снова остановили. Завязалась лёгкая перепалка между Таньги и гвардейцами, которым не понравились его слова. Однако, к счастью, она не имела продолжения, и Таньги собирался было войти в харчевню, когда к довершению ко всем неприятностям, возникшим на его пути, одна пожилая женщина вылила на него ведро холодной воды.

– Будь всё проклято, – зарычал Таньги, снимая свою шляпу, с которой стекали тонкие ручейки воды. Он снял плащ и, сказав несколько нелицеприятных слов женщине, что стояла на балконе над головой Таньги и весьма вызывающе улыбалась. Он наконец в крайне раздражённом состоянии вошёл в харчевню. Но здесь его ждала новая неприятность. Таньги свалился бы вниз с высоты 10 футов на груды сложенных внизу досок, если бы не предупреждающий окрик мэтра Крюшо, хозяина харчевни. Пробормотав под нос проклятия, Таньги спустился вниз по доскам, проложенным рядом со стеной. Бросив взгляд на плотников, которые без устали строили новую лестницу, Таньги подошёл к мэтру Крюшо, на лице которого сияла приветливая улыбка. Таньги был одним из самым желанных клиентов харчевни, и мэтр Крюшо всегда оказывал ему повышенное внимание.

– Мэтр, – со смесью лёгкого удивления воскликнул Таньги, – не будете ли вы столь добры сказать, чему или кому я обязан тем, что едва не свернул себе шею. Вы могли бы по меньшей мере написать у входа, что за дверью ваших посетителей ждёт бездна, в которую они канут, едва войдут внутрь.

– Ох, сударь, – тяжело вздыхая, ответил мэтр Крюшо, – я сделал это в первый же день, но моя доброта привела к столь плачевным результатам, что пришлось немедленно отказаться от этой затеи.

– Каким же образом она могла привести к плачевным результатам, – удивился Таньги, – скорее наоборот, мэтр, вы ведь спасали жизни.

– Но терял посетителей, сударь, а для меня такое положение дел равносильно смерти!

– Проклятье, – пробормотал Таньги, – а ведь вы правы, дорогой мэтр, это кого хочешь напугает, и как же вы выходите из положения?

– Не спрашивайте, сударь, – мэтр Крюшо снова тяжело вздохнул, – мне приходится целый день стоять и смотреть, как бы кто не сломал себе шею. Тяжело приходится, ей-богу, но меня утешает мысль, что эти ленивые создания, именуемые плотниками, скоро избавят меня от этой весьма обременительной обязанности.