Юрий Никитин - Золотая шпага

– Ты еще можешь уйти живым, – предложил атаман почти дружелюбно.

– Вы трое тоже, – ответил Александр. Его сердце колотилось учащенно. – Но это сейчас. Через две минуты этого уже не будет.

– Почему же? – спросил атаман.

– Да хотя бы… ну… хотя бы… потому!!!

Он резко шагнул влево, пригнулся и, не глядя, ударил саблей назад. Там раздался вздох, всхлип, что перешел в стон. Александр не оглядывался, держал глазами атамана. Тот заметно побледнел, несмотря на смуглоту.

Александр на всякий случай отступил еще, заставил атамана поворачиваться вместе с ним. Сзади тяжело грохнуло. Александр рискнул на миг бросить взгляд назад, тут же повернулся к атаману. И – вовремя: тот уже летел в прыжке на него, сабли звякнули, но атаман тут же отпрыгнул. Он не зря стал атаманом: сразу почуял в молодом паныче более сильного бойца.

Александр наступал, острие его сабли было все время направлено в противника. Одновременно он держал глазами и последнего разбойника, тот удерживал коней, что зачуяли кровь и снова пробовали понести, и перепуганных пассажиров. Толстяк с причитаниями ползал по траве, что-то собирал, а пожилая женщина забилась в глубь кареты. Юная девушка замерла в дверном проеме. Кулачки были прижаты к груди, невинно голубые глаза следили за схваткой неотрывно.

– Пощади, – прошептал атаман, – дай уйти…

– Дал бы, – ответил Александр, – если бы ты, мерзавец, не ударил беззащитную женщину!

– Но она…

– А так я дам только уползти!

Он отбил дурацкий удар, острое лезвие его сабли холодно и страшно блеснуло на солнце. Атаман закричал надрывно и страшно, рука с саблей отделилась от тела и упала в двух шагах. Из обрубка брызнула кровь, белая кость мгновенно стала красной.

Александр обернулся к последнему, что все еще удерживал коней, предостерегающе направил окровавленное острие в его сторону:

– Держи коней!.. Вздумаешь бежать, знай: я догоняю оленя и ломаю ему шею.

Разбойник часто закивал, глаза его были как у большой испуганной птицы. Это был крупный малый с глупым простодушным лицом. Александр повернулся к девушке. Сердце его дрогнуло, никогда еще не встречал такой чистой и трогательной красоты. Ее ясные глаза смотрели с восторгом, лишь на миг опустились на его обнаженную грудь, широкую и со вздутыми валиками грудных мышц, где только-только начали расти волосы, щечки зарделись, и она поспешно подняла взор.

– Спасибо вам, – сказал он искренне.

Она зачарованно кивнула, соступила вниз, не отрывая глаз от его лица. Нога ее промахнулась мимо подножки. Она ощутила, что падает… и через мгновение ее обхватили сильные горячие руки, крепкие, как корни дуба. Она ударилась о твердое и инстинктивно прижалась к этому твердому, чувствуя, что это самое надежное место на свете. Ноги ее не касались земли, и она наконец поняла, что висит в воздухе, прижавшись к обнаженной груди юноши, горячей и с широкими пластинами грудных мускулов.

Она услышала, как мощно бьется его сердце, услышала запах его кожи, по телу прошла теплая волна, руки и ноги отяжелели. Все, чего она хотела всем существом, – это остаться вот так навсегда, навеки, быть в его руках, таких надежных, сильных и горячих.

С огромным трудом, преодолевая себя, она заставила свои руки упереться в его грудь, и он сразу же поставил ее на землю. Позже она поняла, что это все длилось лишь кратчайшее мгновение, и он, скорее всего, даже не ощутил, что задержал ее в своих объятиях… а то и вовсе он ее не задерживал?

Она не отводила от его лица завороженных глаз. Он был высок, широкоплеч, с длинными мускулистыми руками. Черты лица были правильными, но излишне резкими. Он был смуглым, загорелым. В черных как смоль волосах проскакивали синеватые искорки, брови были как черные шнурки, а глаза темно-карие, глубокие.

В нем чувствовалась звериная мощь, даже угроза, настороженность и готовность отвечать на удары. По тому, как мгновенно подхватил ее, она поняла с трепетом, что он, разговаривая с нею, все еще видит место схватки, готов к неожиданностям, к новым разбойникам, а тонкие ноздри красиво вылепленного носа раздуваются хищно потому, что чуют запах крови!

Она с трудом перевела дыхание, грудь ее вздымалась, как волна в бурю, переспросила слабым голосом:

– За что спасибо? Что дала вам возможность подраться?

Голос ее был дрожащий, но чистый и мелодичный, как серебристый колокольчик.

– Нет, – ответил он с неловкостью. – Я не люблю драться. За то, что не подняли визг. Здесь так божественно красиво и тихо! И жаль нарушать такую тишину.

Из кареты с криком высунулась женщина. Оглядевшись, она завопила истошным голосом:

– Грабят!.. Помогите!.. Спасите, кто в Бога верует!

Девушка посмотрела на Александра виновато:

– Простите ее. Это моя тетушка.

– Сглазил, – ответил он с улыбкой. – Что ж, рядом с ангелами всегда что-то для равновесия… Кто этот господин, что прополз вокруг кареты уже верст десять?

Он подал ей руку. Ее трепетные пальцы опустились ему на локоть. Вместе вернулись к карете. Женщина перестала кричать, бросилась к нему:

– Вы нас спасли! Вы один разогнали всю эту ужасную шайку! Вы просто Геракл…

Его передернуло, будто попал под струю холодной и грязной воды. В каждую эпоху свои любимые слова и сравнения, в эту – всех сравнивают с героями Эллады. А стоит сказать «тридцать три», как любой дурак, не задумываясь, радостно выпаливает: «Возраст Христа!», не важно, идет ли речь о возрасте женщины, несчастьях или зубцах на башне. Если его еще кто сравнит с Гераклом, он начнет брызгать слюной и бросаться на людей.

– Полноте… – ответил он учтиво. – Это всего лишь обнищавшие крестьяне. Голод толкает не на такие зверства! Ваши слуги сбежали, я бы вам посоветовал взять этого малого, что держит коней. Он сам похож на коня, коней наверняка любит, вон как держит нежно, и будет ходить за ними, как за родными. А тех трусов стоит вернуть в деревню.

Женщина отшатнулась:

– Этого… душегуба? Да ни за что! По нем Сибирь плачет!

К ним подошел дородный мужчина, обеими руками придерживал сползающий парик. Пухлое поросячье лицо еще не покинул страх. Сам он дрожал и пугливо озирался.

– Они… уже не вернутся? А что делать с этими?..

Двое разбойников, шатаясь и поддерживая друг друга, удалялись к лесу. Третий полз по траве, за ним оставался кровавый след. Атаман с воем катался по земле, зажимал обрубок руки. Оттуда хлестала кровь. Александр ощутил жалость. В момент схватки готов был убить, но это был слишком малый миг. Не зря говорили, что его рассердить невероятно трудно. А вот вышибить слезу…

– Кто ходит за шерстью, – напомнил он нехотя, – тот может вернуться стриженым.

Он помог женщинам влезть в карету. Пятый все еще держал покорно коней. Александр сказал строго: