Юрий Никитин - Золотая шпага

Он загадочно улыбнулся. Ольга прижала ладони к груди:

– Неужто получилось с ракетами?

– Даже более того, – ответил Васильев еще загадочнее. – Где он сейчас? На Охтинском заводе? Я поеду прямиком к нему.

Он откланялся, сожалеюще развел руками, сделал несколько шагов к двери, а затем, держась за ручку, внезапно повернулся:

– Кстати, Ольга Зигмундовна… А почему бы вам не съездить со мной к своему супругу? Он будет не только удивлен, но и рад безмерно!

Она покачала головой:

– У него очень серьезные дела. И опасные, к сожалению. Он не любит, когда я бываю вблизи ракет.

– Жаль, жаль, – сказал он проникновенно. – А так мы могли бы принести ему радость вместе. Он тут же оставил бы завод, ибо новость того стоит.

Ольга заколебалась:

– А он в самом деле покинет завод? И вернется домой?

Васильев развел руками:

– Домой или… в императорский дворец, как уж он сочтет нужным. Но и туда ему надо являться с вами, случай особый.

Заинтригованная, она не заметила, как сделала шаг вперед. Так хотелось, чтобы у Александра осуществился последний проект с ракетами!

Васильев тут же услужливо подхватил ее под локоть, подвел к двери. Дворецкому кивнул:

– Будут спрашивать, скажи, госпожа поехала на Охтинский завод. Вернется лишь к вечеру.

Она опомнилась, сказала торопливо:

– Не могу же я выйти на улицу в таком виде? Погодите, я переоденусь быстро.

Васильев стиснул зубы и в бессилии выругался, когда она заспешила вверх по лестнице. Он знал, что означает быстро у женщин. Особенно когда требуется хоть чуть что-то изменить в одежде. Только шляпок перемерить приходится десятки, да еще каждый раз загибая поля, меняя перья, раздвигая их то так, то эдак…

Он не успел истощить свой запас ругани и до половины, когда сверху раздался торопливый голос:

– А вот и я. Надеюсь, я не очень долго?

Васильев отступил на шаг, ошеломленный как изменившейся красотой этой удивительной женщины, так и той быстротой, с какой она сменила одежду полностью с домашней на дорожную. Да еще и подобрала легкий плащ, гармонирующий с цветом ее глаз.

Он подал ей руку, когда спускались, подсадил в карету. Его прикосновения были неприятны, но она стерпела, ибо если Александр с ним общается и даже называет по имени, то, значит, либо старая вражда забыта, либо Александр ставит дело и работу выше личных симпатий и личной неприязни. А она, как верная и любящая жена, должна вести себя так же, как муж.

Лошади несли карету быстро, возница управлял ими умело. Копыта звонко цокали по брусчатой мостовой, дома мелькали по обе стороны уже не такие серые, а словно бы расцвеченные солнечными лучами. Прохожих почти не попадалось, как и экипажей. Рабочий день был в разгаре, а на вечера и балы, как и в театры, начнут съезжаться ближе к ночи.

Они свернули с Невского проспекта, кони пошли по узкому переулку, едва не задевая колесами за стены. Оля сказала обеспокоенно:

– Мне кажется, к заводу надо было ехать по улице ­вправо.

– Конечно, – согласился Васильев, – но тогда какой крюк пришлось бы сделать! А так мы прямиком, как стрела летит…

– Но если навстречу экипаж?

– Здесь экипажи не ходят, – ответил Васильев.

Голос его чуть изменился, а ее сердце сжало нехорошее предчувствие. Улица была грязной и запущенной, на тротуарахни души.

– Куда вы меня везете? – спросила она резко.

– Ко мне, – ответил Васильев.

Она удивилась, что не потеряла самообладания, хотя сердце затрепетало. Васильев посматривал по сторонам, дважды оглянулся, словно проверяя, нет ли следом погони.

– Зачем?

– Там поговорим, – ответил он сипло. – Там пого­ворим… Но не волнуйтесь, вашей женской чести это не грозит.

– Так что же вам нужно?

– Это наши личные счеты. С вашим мужем.

Голос его был сдавленный, теперь он двигался резче, глаза блестели, как у лихорадочно больного. Оля со страхом подумала, что постоянная всесжигающая на протяжении десятка… нет, двух десятков лет ненависть привела его к помешательству. Он говорил и действовал как безумный, как одержимый одной-единственной несбыточной идеей.

Она попыталась держать голос ровным, устойчивым:

– И вы думаете, что вам это сойдет с рук?

– Я все продумал, – ответил он резко. – Вы заплатите мне за все!

Карета замедлила ход, поползла, почти царапая стену. Оля успела заметить, как прямо перед дверцей появилась серая дверь. Оттуда выскочили двое. Она не успела опомниться, как ее вытащили из кареты, зажав дурно пахнущей ладонью рот. Сзади Васильев заломил ей руки за спину. Она лягалась, попала во что-то мягкое, услышала вздох и сдавленный крик, извернулась и укусила за пальцы. Человек вскрикнул, со злобой ударил ее по лицу с такой силой, что у нее зазвенело в ушах, на какое-то время потеряла сознание.

Очнулась она в полутемной комнатке. Руки ее были связаны за спиной, она лежала на топчане, накрытом солдатской шинелью. Воздух был сырой, слышался тихий плеск. Мороз пробежал у нее по коже. Они были где-то вблизи причала. Как просто задушить ее и бросить труп в холодную грязную воду!

Резкий злой голос ворвался в ее сознание:

– Вы очнулись, дорогая? Пора продолжить разговор.

Она повернула голову, передернулась от резкой боли в висках. В маленькой комнате сидел напротив нее в старом ободранном кресле Васильев. Глаза его горели тем же лихорадочным блеском.

– Что вы… хотите? – спросила она с трудом.

– Это другой разговор, – сказал он, в его голосе звучало явное облегчение. – Мне, может быть, ничего не понадобится от вас. Подержат здесь день-два, затем отпустят. Но… все будет зависеть от того, как поведет себя ваш муж.

Она поморщилась от головной боли:

– Вы безумец. Неужели думаете, что мое исчезновение пройдет незамеченным? Слуги видели, что я уехала с вами.

– Ну и что?

– Вас найдут.

– Не в этом месте, – отпарировал он.

Она широко распахнула глаза:

– Не понимаю… Вы что же, решили отказаться от карьеры, от места при Генштабе, от семьи и богатого дома? Стать обыкновенным преступником?

Он оскалил зубы в неприятной усмешке:

– У меня нет семьи… уже нет. Ваш муж многого меня лишил, но теперь мой черед нанести удар. Ваш муж зани­мает очень высокие… и очень ответственные посты. Как в стране, так и в армии. Он уникален, потому что в его руках сосредоточены слишком большие секреты… Их гораздо больше, чем можно доверить одному человеку. В Генштабе об этом говорили, докладывали его императорскому величеству, но тот всякий раз отмахивался. Ему удобно, что один человек держит в руках все нити, все знает, всем руководит и все помнит. И в любой момент готов обрисовать всю обстановку с военным делом по всей империи. Не нужно собирать кучу специалистов, что перессорятся между собой, но ясности не внесут.