Александр Прасол - Сёгуны Токугава. Династия в лицах [litres]

Убедившись, что расчёт на осакских купцов не оправдался, Танума издал в июне 1786 года указ о сборе денег со всего населения. В течение следующих пяти лет сельские старосты должны были ежегодно сдавать в общественный фонд по двадцать моммэ серебром с каждых ста коку риса, собираемых в подотчётных им деревнях. Синтоистские и буддийские храмы должны были вносить по пятнадцать рё золотом, а квартальные старосты в городах – собирать по тридцать моммэ с каждого домохозяйства (Судзуки, 1972). На эти средства Танума планировал создать первый правительственный банк, в котором не только землевладельцы, но вообще любой желающий мог взять деньги в долг под семь процентов годовых. Однако через два месяца после июньского указа сёгун Иэхару умер, в замке всё изменилось, и проект не был реализован.

Великий голод годов Тэммэй, как его называют в Японии, растянулся на долгие восемь лет и стал самым тяжёлым за весь период Токугава – он сократил население страны на девятьсот тысяч человек. Сопровождавший его экономический кризис кардинально изменил социально-политическую ситуацию и вызвал следующий этап изменений, известных как реформы годов Кансэй.

«Эпоха Танума» характеризовалась ускоренным развитием науки и культуры. Освоение европейских знаний, тонким ручейком проникавших в Японию через голландское торговое представительство в Нагасаки, началось ещё при восьмом сёгуне Ёсимунэ, когда он смягчил запрет на ввоз иностранной литературы. Конфуцианцы Аоки Конъё и Норо Гэндзё, которым восьмой сёгун поручил освоить голландский язык, через несколько лет открыли частные школы и стали набирать в них учеников. Вскоре в стране появилось несколько десятков японцев, которые могли как-то разбирать голландский текст и пытались читать попадавшие к ним книги. Десятый сёгун Иэхару продолжил политику деда в этой области: при нём отношение к европейским знаниям в целом улучшилось, а ежегодные визиты вежливости голландцев в Эдо стали проходить в более благожелательной атмосфере.

Сугита Гэмпаку

Наибольший интерес у японцев вызывали европейские книги по медицине, поэтому среди тех, кто изучал голландский язык (их называли рангакуся , букв. «голландоведы»), большинство составляли врачи. В 1771 году им в руки попал медицинский атлас с описанием внутренних органов человека на голландском языке, автором которого был немецкий врач Иоганн-Адам Кульм. Рассматривая иллюстрации, «голландоведы» обратили внимание на то, что многое в них не совпадает с представлениями традиционной китайской медицины, и решили проверить европейскую науку практикой. Попросив палача вскрыть тело казнённого преступника, Маэно Рётаку, Сугита Гэмпаку и Накагава Дзюнъан сравнили его внутренние органы с немецкими иллюстрациями и поразились их точности, после чего решили во что бы то ни стало перевести атлас на японский язык. Работа началась буквально на следующий день и продолжалась три с половиной года. Языковых знаний катастрофически не хватало, поэтому Маэно Рётаку и пяти его коллегам пришлось одиннадцать раз переписывать текст. Главная трудность состояла в подборе слов для обозначения понятий, не существовавших ни в японском, ни в китайском языке. Сугита Гэмпаку впоследствии писал, что браться за перевод книги в тех условиях было всё равно что выйти в открытое море на судне без руля (Сэкинэ, 1999).

Как бы то ни было, первое иллюстрированное пособие о внутренних органах человека удалось перевести на японский язык. Его назвали «Новым учебником анатомии» ( Кайтай синсё ) и стали думать, как издать. Закон запрещал издание иностранных книг, поэтому авторы перевода имели все основания опасаться за судьбу своего проекта. Рукопись передали в бакуфу и стали ждать ответа, но всё прошло на удивление гладко – Танума Окицугу сразу поддержал идею и распорядился немедленно издать книгу. Так в 1774 году в Японии появилось первое переводное издание с европейского языка, с которого принято отсчитывать историю «голландской науки» ( рангаку ) в Японии. Позднее этим словом стали называть все европейские знания.

Оживление общественной жизни не обошло стороной и другие научные школы – классическую китайскую ( кангаку ) и отечественную ( кокугаку ). Рост числа учебных заведений для воинского сословия ( ханко ) начался ещё при Ёсимунэ и продолжился в последующие десятилетия, но при Танума Окицугу он достиг рекордного уровня. С конца 1760-х до середины 1780-х годов была открыта шестьдесят одна школа – это больше, чем в любую из предыдущих или последующих эпох правления. Многие из этих школ впоследствии стали очень известными: Мэйриндо в провинции Овари, Дзосикан в Кагосима, Кодзёкан в Ёнэдзава и т. д. Сопоставимое число школ (пятьдесят восемь) было открыто только в годы реформ Кансэй (1789–1801) на фоне резкого усиления конфуцианской идеологии (Сэкинэ, 1999).

В области «отечественной науки» самым заметным событием этого периода стало издание в 1768 году шеститомного трактата Камо Мабути с толкованием поэтической антологии Манъёсю.

Коррупция в органах власти стала заметным явлением в конце XVII века, при пятом сёгуне Цунаёси. Крупнейшей, хотя не единственной коррупционной фигурой того времени считается фаворит сёгуна Янагисава Ёсиясу. В последующие десятилетия практика подношений чиновникам за оказание услуг прочно укоренилась, хотя с ней боролись Араи Хакусэки, восьмой сёгун Ёсимунэ и другие руководители бакуфу . В первой половине XVIII века на этот счёт было издано несколько указов, но по мере развития товарно-денежных отношений жизнь брала своё и помогала изыскивать новые возможности для незаконных, но взаимовыгодных сделок. Девятый сёгун Иэсигэ не интересовался текущими делами и не участвовал в их рассмотрении, зато его личные представители, в том числе и Танума Окицугу, часто выступали посредниками в решении самых разных вопросов и точно знали, кому и сколько нужно заплатить за повышение придворного ранга, организацию судебного решения, получение подряда на строительство или устройство родственника на доходную должность.

После возвышения Танума в 1768 году коммерциализация хозяйственной деятельности и поощрение личной заинтересованности были объявлены общественным благом и основой экономической политики. Доминировавшая при четырёх прежних сёгунах конфуцианская мораль отошла на второй план, уступив место откровенно торгашеским отношениям во всех сферах жизни. Чиновники всех уровней начали принимать деньги и подарки от просителей уже не в виде исключения, а на постоянной основе. Их примеру последовали даймё и хатамото , городские и сельские наместники, духовенство и даже придворная аристократия.