Талбот Мэнди - Арабская авантюра [litres]

– Знаю, – ответил Грим. – Но мы подумали, что тебе стоит на это взглянуть.

Фейсал положил письмо себе на колено и закурил сигарету. Я думал, что в подобном положении он сделает то, что, вне всякого сомнения, сделали бы девятеро из десяти. Но он задул спичку и закурил.

– Ты хочешь сказать, что ваше правительство видело это письмо и послало вас, чтобы вы показали его мне?

Теперь рассмеялся Грим. И в его смехе не было горечи.

– Нет, мы с шефом рискнули работой, не доложив об этом. Нынешний визит считай строго неофициальным.

Фейсал передал ему письмо. Грим чиркнул спичкой и сжег бумагу – правда, предварительно оторвал печать на память.

– Ты, конечно, знаешь, что это значит? – Грим втоптал пепел в ковер. – Если бы французы могли раздобыть это письмо в Иерусалиме, они завели бы против тебя второе дело Дрейфуса, сфабриковали бы обвинение, провели суд… и тебе конец. А британцам отправили бы заверенную копию, чтобы те от тебя отступились.

– Я благодарен за то, что ты его сжег, – ответил Фейсал. Он не выглядел беспомощным человеком, утратившим надежду, потрясенным. Он был тих и тверд, словно обрел ненадежную опору и готовится встретить ураган.

– Это означает, что все вокруг тебя предатели, – продолжал Грим.

– Не все, – перебил его Фейсал.

– Но многие, – ответил Грим. – Твои арабы – верные отчаянные люди, но среди твоих сирийцев есть псы, которых может подкупить любой.

Это называется «сказать начистоту». Представьте себе майора на иностранной службе, который явился к королю, как снег на голову, с подобными заявлениями. Согласитесь, это неслыханно. Но Фейсал выслушал Грима учтиво.

– Я отличаю одно от другого, Джимгрим.

Грим поднялся и пересел лицом к Фейсалу.

Мой друг разозлился не на шутку и сдерживался просто чудом. Я никогда еще не видел его в такой ярости.

– Это означает, – продолжал он, упершись в колени и в упор глядя на Фейсала, – что французы готовы перейти в наступление. Это означает, что они уверены, что ты уже почти у них в руках, и уже настроились полюбоваться твоим концом. Они устроят тебе громкий военно-полевой суд, а потом принесут извинения.

– Иншалла, – ответил Фейсал. Это означало: «Если будет на то воля Аллаха».

– Вот уж точно! – взорвался Грим.

Он еле держал себя в руках. Я видел, как дрожит его шея и как блестят на висках бисеринки пота. Наконец-то мой друг предстал перед нами без маски.

– Аллах назначает жребий каждому из нас. Полагаешь, мы здесь просто так? Здесь и сейчас?

Фейсал улыбнулся.

– Я рад вас видеть, – по-простому признался он.

– Ты собираешься драться с французами? – внезапно спросил его Грим. Это прозвучало как апперкот с близкого расстояния.

– Я должен сражаться или сдаться. Они послали мне ультиматум, но задержали его, чтобы не дать мне времени ответить. Срок уже истек. Вероятно, они начали наступление.

– И ты намерен сидеть здесь и ждать их?

– Я буду на передовой.

– Ты знаешь, что у тебя нет шансов.

– Мои советники думают, что мое присутствие на передовой достаточно воодушевит наших людей, чтобы одержать победу.

– У тебя есть чары против горчичного газа?

– Это наша слабость. Нет, у нас нет масок.

– А ветер в эту пору дует с моря. Твое войско попадет прямо в ловушку, и ты с ним вместе. Из тех, кто советует тебе идти на передовую, половина станет биться подобно львам, накрытым сетью, а другая половина продаст тебя французам! Твои пятьдесят тысяч растают, как сливочное масло на солнце, и твои люди останутся без предводителя!

Фейсал размышлял с минуту, откинувшись назад и наблюдая за лицом Грима.

– Мы провели военный совет, Джимгрим, – сказал он наконец. – Единодушно весь штаб принял решение сражаться, и кабинет его поддержал. Я не могу отменить приказ при всем желании. Что бы ты подумал о короле, который бросил свою армию, попавшую в ловушку?

– Никто никогда не обвинит тебя в трусости, – ответил Грим. – Твоя храбрость известна. Вопрос в другом: хочешь ли ты, чтобы вся твоя храбрость, все силы, которые ты вложил в арабское дело, пропали даром? Хочешь, чтобы надежда на независимость арабов задохнулась от дыма и ядовитого газа на поле боя?

– Это разбило бы мне сердце, – признался Фейсал. – Хотя одно сердце едва ли что-то значит.

– Это разбило бы не только твое сердце, – парировал Грим. – Миллионы смотрят на тебя как на своего вождя. Я не в счет. Лоуренс не в счет.

И все прочие немусульмане, которые кое-что для тебя сделали. Большинство сирийцев не в счет, ибо они просто интриганы-политики, которые используют тебя, разномастный сброд, у которого нет одной цели и единой веры, столь запутавшийся и погрязший в разврате, что они даже не понимают, на чьей они стороне! Будь у сирийцев достаточно твердости, они бы давно сплотились вокруг тебя так решительно, что их никто бы не одолел.

– К чему ты клонишь? Что ты предлагаешь? – спокойно спросил Фейсал.

– Твое место – в Багдаде, а не в Дамаске!

– Но я здесь, – возразил Фейсал, и впервые в его голосе послышались признаки нетерпения. – Я пришел сюда в ответ на призыв союзников, полагаясь на их обещания. Я не просился в короли. Я к этому не стремился. Пусть станет правителем любой, кого выберут арабы, и я буду честно трудиться, помогая ему. Но арабы выбрали меня, и союзники согласились. Только после того, как союзники выиграли войну с нашей помощью, французы начали выдвигать возражения, и британцы от меня отступились. Теперь слишком поздно говорить о Багдаде.

– Не поздно! Слишком рано! – Грим стукнул себя кулаком по колену, и Фейсал невольно рассмеялся.

– Ты говоришь, как пророк, Джимгрим, но позволь кое-что тебе сказать. Речь прежде всего о деньгах. Британцы платили нам субсидии, пока не покинули Сирию. Но даже тогда они позаботились о нас, оставив нам орудия, боеприпасы, транспорт и прочее. Захватив порты, французы пообещали, что субсидии не прекратятся, ибо будут собирать таможенные пошлины, а у нас нет иной статьи доходов, о которой стоило бы говорить. Но вместо того, чтобы посылать нам деньги, французы подбили наш народ не платить налоги, и наша казна пуста. Тем не менее, мы изыскиваем средства где только можем. Мы договорились о банковском кредите и заказали припасы за границей. Припасы добрались до Бейрута, но французы потребовали, чтобы банк отменил кредит. И пока мы не заплатим за припасы, они к нам не поступят.

– А газовые маски вы заказали? – спросил Грим.

Фейсал кивнул.

– Этот банкир морочил нам голову до последней минуты. Пользуясь нашим обязательством не причинять вреда иностранцам, он жил в Дамаске, давал обещания сегодня и нарушал их завтра, держал свои фонды в Бейруте, а свое агентство здесь. И все это время выкачивал деньги из страны.