Джеймс Лонго - Гитлер и Габсбурги. Месть фюрера правящему дому Австрии [litres с оптимизированной обложкой]

Гетцендорф писал тогда: «Будь главнокомандующим Франц-Фердинанд, он расстрелял бы меня после Лемберга» [391] Sondhaus, Lawrence . Franz Conrad von Hötzendorf: Architect of the Apocalypse, 168. Humanities Press, Boston, 2000. Вскоре после того, как во Второй мировой войне армия Гитлера внезапно напала на Советский Союз, он назвал Гетцендорфа «самым умным командующим Первой мировой войны». . Этот город был родиной полковника Альфреда Редля, шпиона, который, продавая военные секреты России, подкосил армию собственной империи. Последний австрийский министр иностранных дел писал в воспоминаниях: «Нам можно было свободно выбрать способ собственной гибели, и мы выбрали самый ужасный» [392] Czernin , 33. . На востоке был полный хаос и бойня, на западе, где создалась тупиковая ситуация, тоже никого не щадили. Начальник главного штаба немецкой армии Гельмут фон Мольтке, такой же ярый сторонник войны, как и его друг Конрад фон Гетцендорф, через полтора месяца после ее начала слег с тяжелым нервным срывом. Кронпринц Германии Вильгельм был откровенен в интервью американской газете: «Несомненно, это самая глупая, самая бессмысленная и самая ненужная война наших дней» [393] Kiegard, Karl von . Frederick Wilhelm Exclusive Interview with the United Press // United Press International, November 20, 1914. . Кайзер Вильгельм II сделал сыну выговор за то, что тот сказал правду.

Солдатам, офицерам, мирным жителям было за что ненавидеть войну. Адольфу Гитлеру, напротив, многое в ней нравилось. Он быстро дослужился до ефрейтора, добровольно вызвался исполнять опасные обязанности полкового курьера, а к декабрю 1914 г. успел получить Железный крест второго класса за храбрость. Своей мюнхенской квартирной хозяйке он писал об этой награде: «Это был счастливейший день моей жизни. Правда, погибли большинство моих товарищей, достойных этой награды так же, как я… Четыре дня мы были в жесточайшем бою, и сейчас я могу с гордостью утверждать, что наш полк сражался геройски. В первый же день мы лишились почти всех офицеров… И все равно разбили англичан… Нас осталось всего сорок два… Все это время мне приходилось рисковать своей жизнью, каждый день глядя прямо в лицо смерти» [394] Hauner , 121. Гитлеру очень нравилось служить в армии, он находил упоение боя и страшным, и радостным. Он воевал в немецкой армии на Западном фронте, а Август Кубичек, друг его юности и сосед по венской комнате, – в австрийской армии на Восточном. Рудольф Хойслер, вместе с которым он жил в Мюнхене, тоже служил в армии Франца-Иосифа. .

В Конопиште были слышны лишь выстрелы охотничьих ружей Макса и Эрнста. Близ дома Гогенбергов не гремели бои, но о войне никто не забывал. В списках убитых, раненых и пропавших без вести нередко встречались фамилии офицеров, служивших при их отце. Земли и охотничьи угодья поместья обеспечивали всем, но питались в замке спартански просто в знак солидарности с жертвами, приносимыми на далеких полях сражений [395] Nostiz-Rieneck, Count (граф Ностиц-Ринек). .

В ответ на сочувственные письма и телеграммы принцесса София сделала короткое заявление, опубликованное по всему миру: «Мы искренне тронуты всеобщим сочувствием и молитвами. Прошу, не переставайте молиться за наших родителей и за нас» [396] King, Greg , and Sue Woolmans. The Assassination of the Archduke: Sarajevo 1914 and the Romance That Changed the World, 257. St. Martin’s Press, New York, 2013. . Одно из писем выделялось среди остальных. Его написал пятидесятипятилетний священник-иезуит, отец Антон Пунтигам, который совершал последние таинства католической церкви над их родителями. Он возглавлял сараевские благотворительные общества, находившиеся под покровительством герцогини Гогенберг. За день до гибели она посетила детские дома, которыми руководил священник, и передала им пять тысяч долларов золотом. Это было последнее, что герцогиня сделала для детей Боснии [397] Nicoll, Leo S. J ., and Anton Puntigam S. J. Leven un Wirken eines Jesuisen in Bosnien, 102. Dissertation, University of Vienna, 1970. Correspondence with author May 25, 2011. Пунтигам писал, что герцогиня Гогенберг становилась матерью каждого знакомого ей ребенка. В момент убийства она держала в руках цветы, подаренные девочкой-мусульманкой из Сараево; герцогиня заметила, что девочка напоминает ей дочь. .

Эрцгерцогиня Мария-Тереза пригласила священника в Вену, где он произнес проповедь, представив эрцгерцога и герцогиню католическими мучениками; эта проповедь стала потом широко известна. Пунтигам имел особенную связь с сиротами Гогенберг. Он был знаком с Неделько Чабриновичем, девятнадцатилетним террористом, кинувшим бомбу в их родителей. Тщедушный, но говорливый Кабринович как-то пришел в детский приют Пунтигама и завел со священником разговор, которого тот никогда не забыл [398] Ibid. Маленький, щуплый, похожий на птенца Неделько Чабринович вел себя кротко и дружелюбно, что противоречило его бурной натуре. . На суде в Сараево Чабринович признавал: он и не думал, что политическое убийство развяжет мировую войну; в это время в зале было слышно, как перестреливались сражавшиеся армии. Свое эмоциональное выступление он закончил на высокой ноте: «Хочу сказать еще кое-что… Конечно, мы хотели стать героями, и все-таки мы сожалеем о случившемся, потому что не знали, что покойный Франц-Фердинанд был отцом семейства. Нас очень тронуло то, что он сказал жене: “София, держись. Ты должна жить ради детей”. Думайте о нас все что угодно, но мы не преступники. От своего имени и от имени своих товарищей я прошу детей покойного наследника престола о прощении. Пусть суд покарает нас, как ему угодно. Мы не преступники, мы идеалисты, нами руководили благородные чувства. Мы любили наш народ» [399] Ibid. .

Отец Пунтигам поверил Чабриновичу. Он написал детям Гогенберг и попросил их, следуя примеру Христа, написать сербскому террористу, что они его прощают. Принцесса София перечитала письмо священника не раз и не два, поговорила с тетей Генриеттой, дядей Туном и бабушкой Габсбург. Пришлось даже советоваться с законниками-иезуитами: граф Тун опасался, что любой ответ детей Чабриновичу может стать предлогом для прошения о помиловании. Опекуны Софии позволили ей самой решить, что делать. Она написала письмо и попросила братьев подписать его. Максимилиан поставил свою подпись, Эрнст отказался [400] Ibid. .

И через много лет эта история оставалась светлым проблеском в мрачных воспоминаниях о том периоде ее жизни. Она никогда не раскаивалась в своем решении, считая, что именно тогда почувствовала, что оживает после гибели родителей. Иезуитское начальство Пунтигама запретило ему передавать письмо, но он ослушался. Священник написал Софии, что сумел уговорить охранников, зашел в камеру Чабриновича и зачитал ему письмо. Слушая его, Неделько разрыдался и сказал, что готов понести любое наказание, потому что письмо спасло его душу [401] Ibid. .