Андрей Ведяев - Ода контрразведке

Именно в 50-х – начале 60-х годов на путь предательства становятся высокопоставленные сотрудники ГРУ Генштаба Вооруженных сил СССР подполковник Пётр Попов, полковники Дмитрий Поляков и Олег Пеньковский. Остается на Западе нелегал подполковник Рейно Хейханен, который сдает резидента советской нелегальной разведки в США полковника Вильяма Фишера (Рудольфа Абеля). Из зарубежных резидентур уходят к противнику и перебираются в США сотрудники внешней разведки подполковник Юрий Растворов, майоры Пётр Дерябин и Анатолий Голицын. А предательство полковника польской разведки Михала Голеневского приводит к аресту в Англии советских нелегалов высочайшего уровня – Гордона Лонсдейла (полковника Конона Молодого) и Джорджа Блейка. Весной 1964 года в Женеве уходит на Запад сотрудник Второго Главка (контрразведка) КГБ при СМ СССР капитан Юрий Носенко – сын сталинского наркома и куратор Ли Харви Освальда, стрелявшего в президента США Джона Кеннеди.

Начиная с 1954 года «образованный на основе МВД и МГБ Комитет государственной безопасности (КГБ) неоднократно подвергался чисткам, бездумным переформированиям, – продолжает Губернаторов, – за это время были полностью заменены почти все руководители подразделений в центре и на местах… Органы КГБ оказались ослаблены и не смогли эффективно противостоять усиливавшейся подрывной деятельности противника…».

За истекший послевоенный период не было построено ни одного здания для КГБ. Разведка (ПГУ) располагалась на 7-м этаже основного здания и просто задыхалась от скученности. В небольших кабинетах ютились по 15–20 сотрудников. Второй Главк (контрразведку) немного разместили за счет «передислокации» Следственного управления в Лефортовскую тюрьму. А внутреннюю тюрьму заняли оперативные подразделения. Высшая школа КГБ размещалась в неприспособленном старом здании на Ленинградке. Высшая разведывательная школа (ВРШ), которая по-прежнему именовалась 101-й школой, сиротливо ютилась в ветхих деревянных бараках за городом в лесу.

Хрущёв ненавидел Сталина и чекистов и по личным мотивам. Это было связано с его сыном от первого брака, оказавшимся… предателем. Как пишет Арсен Мартиросян, «всю правду о старшем лейтенанте Леониде Никитиче Хрущёве никто и никогда не узнает. И всего лишь по той простой причине, что проклятый кукурузник, получив доступ к архивам, провел в 1953–1956 годах их чистку и изъял из личного дела сына протоколы допросов в немецком плену и другие компрометирующие Леонида документы».

В частности, Николай Добрюха, который помогал писать мемуары бывшим председателям КГБ Семичастному и Крючкову, задается вопросом: «Почему из “личного дела” сына Хрущёва так в наглую выдраны страницы, касающиеся тех военных лет, когда в судьбе его Лёньки появились вопросы? А взамен, хотя и наспех, но уверенно выдранных, от которых, правда, остались клочки, через 10–15 лет после войны вдруг возникли новые, датированные уже 60-ми годами…»

Чего же опасался Хрущёв? 17 февраля 1998 года «Независимая газета» опубликовала статью уже известного читателю бывшего первого заместителя Второго Главка (контрразведка) КГБ СССР генерал-майора Вадима Николаевича Удилова под заголовком «За что Хрущёв отомстил Сталину». На вопрос корреспондента «НГ», можно ли найти в архивах КГБ какие-либо документы или фотографии, касающиеся событий, о которых он рассказывает, Вадим Николаевич ответил: «Нет, вы ничего уже не найдёте. Хрущёв, придя к власти, сразу же позаботился, чтобы никаких следов этой истории не осталось».

По версии Удилова, ещё в начале 1941 года Леонид Хрущёв совершил уголовное преступление на почве злоупотребления алкоголем и должен был предстать перед судом военного трибунала. Однако благодаря отцу отделался лишь легким испугом. Вторым преступлением Леонида Хрущёва было убийство сослуживца во время попойки, после чего, по свидетельству Степана Микояна, который дружил с Леонидом, его судили и дали восемь лет, разрешив искупить вину кровью на фронте. Однако, по словам Удилова, истребитель, пилотируемый Леонидом Хрущёвым, ушел в сторону расположения немцев и бесследно исчез. Это произошло 11 марта 1943 года в районе города Жиздра. Поскольку обломки самолета найти не удалось, было высказано предположение, что Хрущёв совершил побег.

Когда Сталин узнал об этом, он приказал только что созданной военной контрразведке «Смерш» и 4-му Управлению НКВД СССР разыскать сына Хрущёва и доставить его в Москву вместе с документальными уликами, подтверждающими факты его предательства. Жиздра находится на границе Дятьковского района, который контролировался брянскими партизанами, что облегчало решение поставленной задачи. Леонида Хрущёва доставили в Москву, и Военный трибунал приговорил его к высшей мере наказания – расстрелу.

Узнав об этом, Хрущёв немедленно вылетел в Москву с фронта. О том, что было дальше, рассказывает заместитель начальника 9-го Управления КГБ СССР, Герой Советского Союза генерал-майор Михаил Степанович Докучаев: «Поскрёбышев доложил, что товарищ Хрущёв прибыл и ожидает в приёмной… Хрущёв заплакал, а потом стал рыдать. Мол, сын виноват, пусть его сурово накажут, только не расстреливают. Сталин сказал: “В сложившемся положении я ничем помочь не могу”. Хрущёв упал на колени. Умоляя, он стал ползти к ногам Сталина, который не ожидал такого поворота дела и сам растерялся. Сталин отступал, а Хрущёв полз за ним на коленях, плача и прося снисхождения для сына. Сталин просил Хрущёва встать и взять себя в руки, но тот был невменяем. Сталин вынужден был вызвать Поскрёбышева и охрану… Когда сотрудники охраны и врачи приводили Никиту Сергеевича в чувство, он всё время твердил: “Пощадите сына, не расстреливайте…”»

Окончательное решение о судьбе сына Хрущёва принималось на заседании Политбюро. Начальник ГУКР «Смерш» генерал-полковник Абакумов доложил материалы дела и удалился. Первым выступил первый секретарь Московского обкома ВКП(б), начальник Главного политуправления Красной Армии генерал-полковник Александр Сергеевич Щербаков, который в своем выступлении сделал упор на необходимость соблюдения принципа равенства всех перед законом. Нельзя, сказал он, прощать сынков именитых отцов, если они совершили преступление, и в то же время сурово наказывать других. Что тогда будут говорить в народе? Щербаков предложил оставить приговор в силе.

Затем слово взял Лаврентий Павлович Берия. Он напомнил о прежних проступках сына Хрущёва и о том, что того уже дважды прощали. После этого выступили Молотов, Каганович и Маленков. Мнение у всех членов Политбюро было единым: оставить приговор в силе. Сталин выступил последним. Ему было не просто принимать решение – ведь его сын Яков также находился в плену. Своим решением он подписывал приговор и собственному сыну. Удилов отмечает, что в заключение Сталин сказал: «Никите Сергеевичу надо крепиться и согласиться с мнением товарищей. Если то же самое произойдет с моим сыном, я с глубокой отцовской горечью приму этот справедливый приговор!»