Сергей Нечаев - Серый кардинал Наполеона. Жан-Жак-Режи де Камбасерес

Да, Камбасересу приходилось лавировать. Да, он играл роль «нейтрала» и вел себя так, что было трудно понять, за кого он. Да, он до поры до времени держался в стороне от активной политики и примкнул к врагам Робеспьера только после того, как их победа стала очевидной. Но у него по любому вопросу имелось свое мнение. Например, когда после казни короля и королевы из-за границы поступило требование освободить «тампльских узников» (их арестованных детей), именно Камбасерес поставил вопрос о детях Людовика XVI и сказал:

— Продолжение заключения членов семейства Капетов не может быть опасным. Высылка же тиранов почти всегда подготовляла их возвращение, и если бы Рим оставил у себя Тарквиниев, ему не пришлось бы бороться против них.

Слова эти можно трактовать двояко. С одной стороны, Камбасерес высказался за продолжение заключения несчастных детей. Но, с другой стороны, это была попытка спасти им жизнь. У короля и королевы было двое детей — Мария-Тереза и Луи-Шарль. Юный дофин до июля 1793 года содержался с матерью в довольно сносных условиях, в распоряжении узников была ванная комната и хорошая пища. После казни матери он был психологически подавлен. Плюс у него обострился туберкулез (наследственное заболевание в семье), и 8 июня 1795 года, в возрасте десяти лет, несчастный ребенок умер на руках охранявших его людей. А вот судьба сестры дофина оказалась не столь печальной: Марию-Терезу обменяли на французских пленных, томившихся в австрийском плену. И ее отправили в Вену. И она дожила до 1851 года.

Высказывался Камбасерес и по другим поводам. Например, когда открылись прения по поводу трактата с Тосканой, он заявил, что подобные переговоры требуют быстроты и тайны. Он совершенно справедливо отметил, что если будут гласно обсуждать условия мира, то «остальные державы станут враждебно относиться к той, которая будет искать сближения с нами, все соединяться против нее».

Камбасерес не просто высказывался. После крушения Робеспьера он три срока был председателем влиятельного Комитета общественного спасения, следившего за работой министров и отвечавшего за национальную безопасность во всех смыслах этого слова — с 7 ноября 1794 года по 30 октября 1795 года.

9 октября 1794 года Камбасерес, только что ставший председателем Конвента, обратился к французам с такой речью:

— Французы, среди триумфов поразмышляем и о наших потерях. Отдельные извращенцы хотели бы выкопать во Франции могилу для свободы. Наследники преступлений Робеспьера и все заговорщики, которых вы уничтожили, встревожены. Отвергайте тех, кто постоянно говорит о крови и эшафоте, отвергайте так называемых исключительных патриотов и людей, обогатившихся за счет революции, которые теперь боятся действий правосудия и надеются найти свое спасение в смуте и анархии. Ищите и возвышайте трудолюбивых и скромных людей, добрых и чистых, которые беспрекословно следуют за республиканскими добродетелями. Пришло время победить твердостью и рассудительностью. Настало время спокойствию, наконец, сменить бушевавшие грозы. Корабль республики, столько раз поврежденный штормами, пришвартовался к берегу, так не отталкивайте его и остерегайтесь приготовленных для вас ловушек.

Это ли не есть проявление высшей мудрости и заботы о своей родной стране?

Когда с революционным беспределом было покончено, и летом 1795 года Конвент занимался обсуждением проекта новой конституции, едва ли не наибольшее количество разногласий вызвал вопрос о структуре будущей исполнительной власти. В этом не было ничего удивительного, если принять во внимание тот факт, что на протяжении почти трех последних лет Конвент фактически сосредотачивал в своих руках и исполнительную, и законодательную власть страны.

Согласно подготовленному проекту, исполнительная власть должна была быть вручена так называемой Директории, состав которой планировался в пять человек, из которых один ежегодно выбывал и заменялся новым. Председателем Директории на трехмесячный срок должен был избираться один из директоров. Директории вручалась безопасность Республики, она должна была отдавать приказания по армиям, но ее члены не могли занимать должности генералов. Она должна была назначать министров, комиссаров, генералов и большую часть государственных чиновников.

Ключевым стал вопрос о том, как именно следует избирать эту самую Директорию. Идея избрания исполнительной власти Законодательным корпусом практически не вызывала возражений, ведь доверить это дело народу было слишком опасным, тот «по недомыслию» вообще вполне мог выбрать Бурбонов. Решено было, что членов Директории будет выбирать Совет старейшин из списка, предоставляемого Советом пятисот.

Еще одна проблема, которая неоднократно обсуждалась депутатами в ходе дискуссии по новой конституции, была связана с возрастным цензом для директоров. С официальной точки зрения, депутаты опасались, что люди в слишком пожилом возрасте могут оказаться мало привязаны к делу Революции, молодежь же, напротив, слишком амбициозна, чтобы обеспечить стабильность страны. Разумеется, не последнюю роль здесь играли и честолюбивые устремления самих членов Конвента, хотя сразу оговоримся, что средний возраст депутатов, участвовавших в дискуссии по новой конституции, составлял 42 года и был вполне достаточным для занятия любой должности.

В итоге было решено установить минимальный возрастной ценз для членов Директории в 40 лет, а также специально отметить, что они могут избираться только из бывших депутатов законодательного корпуса или из министров. Это положение вызвало ряд возражений. Говорили, что такой подход дает повод для клеветы, что этим непременно воспользуются враги, чтобы обвинить депутатов в том, что оно специально принято лишь для того, чтобы в Директорию могли войти члены Конвента.

На самом деле так оно и было, но ответное слово взял Камбасерес, подчеркнувший, что предмет дискуссии слишком незначителен, чтобы на нем стоило останавливаться, что надо не отвлекаться на мелочи, а думать только о благе Республики. В завершении своей речи Камбасерес сказал:

— Но на каком основании надо лишать возможности служить народу тех, кто его устраивает? Разве эти коллеги не разделяли наши труды и опасности? Разве не основывали они вместе с нами Республику? Было бы смешно допускать в Директорию только членов Конвента, но аполитично и несправедливо вообще исключать их всех.

После принятия новой конституции Конвент должен был самораспуститься. Фактически он «перетекал» в новую законодательную власть, то есть в Совет пятисот, члены которого должны были быть не моложе тридцати лет, и в Совет старейшин, состоящий из двухсот пятидесяти человек в возрасте не меньше сорока лет. Совет старейшин должен был принимать или отвергать законы, внесенные в него Советом пятисот.