Владимир Бутенко - Честь дороже славы

Между тем платовцы, дав противнику порастратить силы, перешли в наступ. Бой затягивался. Есаул Братков и старики судьи теряли терпение: давно были приготовлены бочка полтавской горилки и жбан с квашеной капустой. Тут и смекнул дед Филимон, сам рыковский станичник, что платовцам надлежит присудить поражение, так как на их позицию выбегала баба и чинила супротивникам ущерб. Его поддержали бородатые старшины. Есаул рявкнул: «Разбороняйсь!» Однако унять кулачников было не так-то просто: и разойдясь, они задевали друг друга, сулились «возвернуть должок». Братков громогласно объявил решение судей. И Метла, в знак справедливости такого решения, всем продемонстрировал свое надорванное ухо.

Мерджан очень огорчилась, когда победу присудили противникам Леонтия. Она виновата. Хотя совершенно не знала, что существуют такие правила. Но Леонтий ее успокоил: каждый раз судьи решают по-своему, и никаких особых ограничений для казачьих драк вовсе не существует. Она немного постояла в сторонке с казачками, наблюдая, как муж с приятелями делил «чашу круговую». А затем куда-то ушла…

Казаки гулеванили, пили столько, сколько каждый хотел. Славно потешились, разукрасили друг друга до неузнаваемости – не один день придется вылеживаться на печи. Это пройдет, а дух боевой, смелость и навыки рукопашной – останутся!

Смерклось по-зимнему быстро. Стало студено. На небе высеялись первые ясные звездочки. Леонтий, подумав, что жена уже дома, шел к своему куреню, обессилевший и захмелевший, улыбаясь и пытаясь петь, шлепая непослушными разбитыми губами…

В курене Мерджан не оказалось. Она вообще не приходила, хотя предупредила Леонтия, чтобы не задерживался. Он неспроста встревожился. Хмель как рукой сняло. Поднятые по тревоге казаки его сотни расторопно обошли курени, где у тумок [4] Тумка ( донск .) – женщина из татарского рода. или чиберок могла загоститься ногаянка. Но никто ее не видел и не знал, где она может быть. Тут только понял Леонтий, что жену могли подкараулить и увезти ногайцы, не простившие того, что приняла крещение и наречена христианским именем Мария. Два конных отряда направились в разные стороны, надеясь настичь кибитки злоумышленников. Но, как назло, повалил снег. И за час так замело зимник, что он даже для коня стал непроезжим. Казаки разъезда, в котором был Леонтий, стали вразумлять его, что надо возвращаться. Он наотрез отказался и в одиночку погнал свою лошадь в морозную вьюжную ночь. Односумы с трудом его догнали и, связав, привезли домой.

След Мерджан затерялся…

С того сентябрьского дня, когда стало известно о поимке Пугачева, Екатерина не могла четко определить степень своего участия в решении судьбы злодея. Всякий раз получая письма от Вольтера, Гримма или Дидро, она невольно настраивалась на их образ мышления. Сии мудрецы отличались атеистическими воззрениями. И все же удачу, сопутствующую ей в последний год, императрица восприняла как промысел Божий. Война с Турцией опустошила государственную казну. Рекрутские наборы вымели крестьян из деревень и селений, приведя хлебопашество в упадок. И мор чумной, и голод, и безжалостное обращение помещиков с крепостными – все это делало ее народ несчастным. Она с благими намерениями пыталась отменить рабство, принять закон, дающий крестьянам волю. Показывая пример решимости, Екатерина Алексеевна выкупала крепостной люд и переводила в мещанство. Но сановная знать и дворянство этим реформам воспротивились. Россия – не Европа, здесь, дескать, либеральничать опасно… Вот и стал расплатой за все зло, причиненное этими упрямцами черни, за варварское к ней отношение бунт Емельки Пугачева!

Целый год длилось это дьявольское по своей необузданности и жестокости испытание. Пик его совпал с приездом в Петербург Дидро. В первое время они беседовали ежедневно, касаясь разнообразных тем, обсуждая ситуацию в Польше и пути заключения мира с Портой. Дидро заводил речь о преобразованиях в России. Она внимала философу, а сама думала о том, где найти войсковой резерв для усиления отрядов, посланных на пресечение сполоха яицких казаков. Казалось невероятным, что они, многократно приезжавшие к ней с челобитными, присягнули разбойнику, объявив, что он – истинный царь Петр III! Эта бесстыдная ложь эхом разлетелась по Яику, Волге и Уралу. А в Европе – новая напасть! Вдруг объявилась лжедочь покойной государыни Елизаветы Петровны, также претендующая на царский трон! И эти две самозваные, точно из преисподней возникшие тени вызывали в стране, принадлежащей ей, злоумышленное брожение умов. Как можно было в этих условиях проводить реформы?

Вот и сейчас, три месяца спустя после пленения вора Пугачева, когда преступления его расследованы, а сам он доставлен в Москву и допрошен статс-секретарем Тайной экспедиции Шешковским, Екатерина избегала поставить точку в приговоре злоумышленникам. В том, что зачинщик смуты заслуживает лишения жизни, никто не сомневался. Но совершено должно быть не убийство, а – на поучение народа – казнь! Возмездие – торжество справедливости и перст Божий…

Этим утром императрица не могла унять меланхолию. За окнами валил снег, прилепляясь к стеклу и рисуя причудливые узорцы. А мысли настойчиво обращались к тому, что завершается год, и молодость ее отступает все дальше, а душа чувствует глубже, страсти обретают неведомый прежде накал, и хочется быть с «Гришулечкой», бездумной и покорной, и бесконечно любимой. И всеми поступками рыцарь ее это подтверждает. И как будто нет причин для грусти, но она слишком искушена, чтобы не знать быстротечности всего: и любви, и славы, и жизни…

Обер-камердинер подал на серебряном подносе записку, и по ее форме, по крупному почерку Екатерина поняла, что она от «милюши». Потемкин захворал горячкой полторы недели назад, и, как ни старался придворный врач Иван Кельхен излечить Григория Александровича, пациент оставался слаб и не покидал своих покоев. А с ним необходимо было посоветоваться, поскольку следственные действия по делу Пугачевского мятежа были окончены, и руководивший ими Павел Потемкин привез материалы. Пора было обнародовать Манифест о мятеже, определить состав суда и обоснование приговора. Недуг «тайного супруга» смешал планы Екатерины, которая собственной рукой набросала проект или, по ее определению, «мотивы» манифеста. Слава богу, «сударка» написал, что чувствует себя лучше!

Екатерина быстро взяла ручку, макнула ее в чернильницу и стала строчить ответ: «Батинька, мой друг. Грустно до бесконечности, что ты недомогаешь. Чрез час или менее пришлю я мотивы к Манифесту и прошу тебя, буде нетрудно, оных прочесть. И буде ими доволен, то вручи их Преосвященному, дабы сочинил Манифест». Екатерина остановилась, взвешивая, насколько правильно ее решение доверить окончательную редакцию документа архиепископу Гавриилу. Пастырь Санкт-Петербургский и Ревельский был в тесных отношениях с Потемкиным, отличался мудростью и благонравием. Его слово будет иметь должный отклик и среди духовенства, и среди влиятельных людей…