Ричард Роуэн - Три тысячелетия секретных служб мира. Заказчики и исполнители тайных миссий и операций

Его родная Флоренция пережила опустошительную эпидемию чумы 1629 года, «свирепствовавшую с жестокой силой в течение многих месяцев», и стала свидетелем нововведения — своего рода санитарной секретной службы. Поскольку во время чрезвычайного положения была учреждена «коллегия здравоохранения» и ее члены требовали соблюдения санитарных норм даже от обитателей мужских и женских монастырей, церковь решила осудить санитарные правила как нечестивые. В конечном счете членам коллегии пришлось принять епитимью; в то время как доминиканские братья воспользовались эпидемией, чтобы организовать своего рода поголовный шпионаж, выпытывая обо всех домашних проблемах и добавляя общественное негодование к страданиям пораженного чумою города. Даже некоторым мудрым и набожным флорентийцам было трудно отличить одну чуму от другой.

Средневековые церковники, которые должны были держать свой ум настроенным на претенциозные мелочи доктрины и ритуала, нашли естественный выход для своей чрезмерной проницательности в стратегии и управлении секретной службой. На протяжении всех этих столетий мы обнаруживаем священников, искусно управляющих шпионами и светскими интриганами, до тех пор, пока разоблаченные священники и другие рецидивисты от религии не проявятся в качестве опытных практиков среди бригад дипломатических агентов, полицейских шпионов и политических заговорщиков эпохи французской революции. Тем не менее почти любой человек, обладающий крепкой психикой, дабы освободить свою совесть от смирительной рубашки религиозных обетов, или достаточной независимостью духа, чтобы избежать конформизма, может подыскать себе какую-либо ветвь секретной службы в такие неспокойные времена.

Мир Средневековья был диким и сверх всякой меры безжалостным, а также погрязшим в притворстве и недобросовестности. Короли и знатные вельможи были вспыльчивы, невыразимо жестоки и деспотичны; ряд низших духовных лиц были глупы, вероломны и развращенны или же слабы и аскетичны, тогда как епископы и князья церкви были хитрыми и алчными. Солдаты, торговые сословия и крестьянство были одинаково глупы и жестоки. Пытки и публичные казни могли быть подсунуты им в качестве хлеба и зрелищ. Средневековой церкви оставалось только поставить жестокость, сожжение и ужасные публичные казни на прочную, популярную основу экзальтированного религиозного действа. Обнаружение благочестивых оправданий садизму явилось одним из наиболее характерных достижений Средневековья по сравнению с примитивными языческими временами.

Тем не менее именно церковники, а не солдаты поддерживали ту систему расследования, которую мы называем сбором разведданных. И для средневекового ума использование шпионов и осведомителей должно было казаться сомнительно гуманной заменой надежности дыбы, раскаленных клещей или мучительной пытки водой. Там, где раньше на дыбе подвешивали какого-нибудь беззащитного мелкую сошку, шпионам приходилось платить — дорогостоящая причуда в расследовании тайн соседей, соперников и врагов. Римская церковь, разделившаяся в то время по столь многим вопросам, имела два мнения относительно сравнительных достоинств шпионажа и пыток. Но этот прокатный стан веры, испанская инквизиция, будучи приспособленной к уничтожению всякого рода сомнений, разрешила этот вопрос для себя полностью, полагаясь и на то и на другое.

Было бы нетрудно представить себе Римско-католическую церковь как прародительницу и бенефициарию системы разведки, шпионажа и пропаганды, несравненно превосходящую любую другую, обнаруженную в этих анналах. Но именно здесь мы сталкиваемся с той проверкой «конфликта» и «силы оппозиции», которая, по установленным нами стандартам, отличает выдающуюся организацию секретной службы от беспорядочного шпионажа и слежки. Не принято говорить о «смелости» охотника, который ловит в капканы мелкую дичь, или о «умелости» рыболова, который глушит рыбу в озере зарядом динамита. По этой причине не стоит особо хвалить за хитрость, тонкость или инквизиторскую проницательность людей, которые приобрели власть и могущество по той причине, что сумели получить подписанные «добровольные» признания беспомощных жертв, замученных на дыбе. Здесь можно усмотреть некоторое новшество в методе, но не величие там, где каждый закон, табу, обычай и условие были организованы таким образом, чтобы получить односторонний результат, и где карты часто оказывались краплеными и подтасованными против несговорчивых противников, которых требовалось связать, заткнуть им рот и завязать глаза, прежде чем сесть за игру.

Секретная служба церкви — за некоторыми исключениями, которые еще предстоит упомянуть, — была именно такой, вездесущей, хотя и спорадической, всегда паразитирующей на какой-нибудь тирании. Ей удавалось достигать самых разных личных целей; но сдерживало ли это или поощряло протестантизм, затормозило ли наступление реформации Лютера и Кальвина на год или хотя бы на день? Даже когда церковь раскалывалась, а осколки исчезали в туманной дымке противоречий, она продолжала прикрываться своим защитным экраном из стрелков и секретных агентов. Однако трещины становились все глубже, края разлома все более невосстановимыми, и, несмотря на весь шпионаж, костры и пытки инквизиции, последнюю защиту догмы пошатнула пытливость беспокойных умов.

До избрания папы Иннокентия III в обязанности курии лишь изредка входило проведение расследований по делам о ереси. Но Иннокентий III, который «поднял папскую власть до наивысшего уровня», углядел в новом ордене доминиканцев грозный инструмент для искоренения еретиков и неверующих и таким образом установил инквизицию как постоянную систему расследования и подавления во всем римско-католическом мире. Предполагалось зажечь очищающие груды хвороста во всех частях христианского мира, но мы должны обратиться именно к Святой палате, или инквизиции в Испании, чтобы получить самый ужасный в истории портрет людей выдающихся талантов и непоколебимой веры, творящих зло при пылком стремлении творить добро.

Фактически испанская инквизиция была создана в Англии лишь на некоторое время в период правления Марии Кровавой, чей супруг, Филипп II Испанский, должен был убедить королеву в ее эффективности. И это было действительно так, потому что «казни начались в январе 1555 года» и продолжались до тех пор, пока последний католический монарх Англии не был дискредитирован навсегда. Большинство жертв английской инквизиции являлись невежественными, безвредными людьми, которые, как сказал Бёрли, «никогда не слышали ни о какой другой религии, кроме той, от которой их призывали отречься». Притягательной целью для самых настойчивых и коварных инквизиторов была наследница престола, сводная сестра Марии, Елизавета. Но эта донимаемая и подозреваемая принцесса «ежедневно ходила к мессе» и не была «поймана» ни одним из своих дознавателей. Возможно, ее страхом от встреч с католической инквизицией объясняется жестокость контрразведки, которая, вскоре после вступления Елизаветы на престол, принялась преследовать сторонников Рима по всей Англии.