Николас Старгардт - Мобилизованная нация. Германия 1939–1945

Для Эрнста Гукинга изобилие Франции сулило шанс избавить молодую жену от суровости военного рационирования в тылу. В начале августа 1940 г. он с гордостью снарядил Ирен посылку с красным и синим шелком для нее и с сукном для своего костюма. Затем последовали вязаный жилет, брюки и 4 метра коричневой ткани, из которой изготавливали французскую военную форму. Он посоветовал жене отдать отрез в красильню, прежде чем нести к портному на пошив пальто. Отправлявшийся в отпуск товарищ согласился доставить внушительный тюк адресату. Затем Эрнст поинтересовался у Ирен размерами ее бюстгальтера, кофточки и панталончиков, и тогда ему в качестве курьеров понадобились другие желающие помочь из сослуживцев, а ее он попросил прислать денег для дальнейших приобретений. Ирен испытывала благодарность как за внимание, так и за подарки, но практичный вкус диктовал заменить в дальнейшем шелк шерстяной материей [272] Kleindienst (ed.). Sei tausendmal gegrüßt: Эрнст к Ирен Гукинг, 2, 7 and 13 Aug., 3 and 7 Sept. 1940. .

Подобные посылки вовсе не являлись простым делом для ординарного пехотинца. Водители имели возможность отправлять огромное количество предметов, используя транспорт для доставки их через военную почту с разных баз. Один из номеров расчета батареи ПВО в Нидерландах сумел с помощью машины переправить домой не просто отрез материи, а целый радиоприемник «Филипс» – ценное приобретение. При наличии связей в хозяйственном управлении или в штабе в Париже иные умудрялись посылать на родину персидские ковры и китайский фарфор. Молодой актер немецкого театра в Праге написал домой о пожеланиях в области мебели и антиквариата, поведав попутно о том, что один из его коллег сделался агентом по торговле подобными товарами. Оживленное движение разнообразных предметов стало еще более бойким после упразднения пограничных таможен между рейхом и протекторатом Богемия и Моравия 1 октября 1940 г., в результате чего, если верить одному очевидцу, багаж немецких офицеров раздувался от чехословацких «мехов, часов, лекарств, обуви совершенно в невообразимых количествах» [273] KA 3931/2, Dierk S., ‘Auszüge aus dem Tagebuch’, 5–6: 21 July and 28 Sept. 1940; Dennler, Die böhmische Passion, 31; Aly, Hitlers Volksstaat, 117–118. .

На протяжении осени Эрнст Гукинг имел право на перевод только до 50 марок в месяц, но на Рождество лимит подняли до 200, поэтому он с увлечением продолжал закупки, заботясь обо всей своей возросшей родне. Происходивший из крестьянской семьи, никогда не располагавшей большим количеством наличности, Гукинг буквально сорил деньгами, обращаясь с просьбами к Ирен присылать все больше, в намерении вернуться на Рождество триумфатором. В то же самое время он уговаривал Ирен взять на себя лидерство в обустройстве их жилища. Поддразнивая жену разговорами о том, что намерен провести большую часть времени там, где всего удобнее, он рекомендовал ей обратить особое внимание на постель. Ирен нравились современные тенденции в оформлении, и Эрнст настоятельно просил не скупиться и заказывать только самое лучшее, пусть даже и пришлось бы попросить взаймы 1000 марок у ее родителей. Однако при длинных списках с мебелью и предметами домашнего обихода приходилось чем-то жертвовать и от чего-то отказываться. Как бы ни хотело население наслаждаться мирной жизнью на континенте, немецкая экономика продолжала катиться по военным рельсам [274] Kleindienst (ed.). Sei tausendmal gegrü ß t: Эрнст к Ирен Гукинг, 11 and 24 Nov., 6 and 17 Dec. 1940. .

Расточительность Эрнста Гукинга представляла собой естественную реакцию после многих лет отложенного спроса, вынуждавших немцев волей-неволей экономить в виду ограниченности предлагаемого ассортимента товаров для приобретения. Когда Германия собралась на войну, доля вооружения составляла 20 % продукции, но затем показатель быстро вырос до одной трети ВВП. Подавление спроса на внутреннем рынке вызывало увеличение сбережений. С помощью нехитрых регуляторов правительство без особого шума перебросило эти личные накопления граждан на финансирование военного сектора, избежав необходимости обращаться к народу с призывами покупать военные облигации, к чему власти прибегали во время Первой мировой войны [275] Tooze, Wages of Destruction, 353–356. .

С точки зрения немецкого потребителя, 1940 год представлялся нежданной удачей, неким золотым веком, чего правительство достигло за счет искусственно завышенного курса рейхсмарки во всех оккупированных вермахтом странах. В результате цены там казались для немцев очень невысокими, а поскольку семьи многое не могли купить у себя дома, мужья, отцы и братья принялись сгребать с полок потребительские товары даже в голландских портах, где оставалось еще полным-полно ценностей с довоенных времен. В Нидерландах каждому солдату разрешалось получать из дома до 1000 марок в месяц. По подсчетам немецких чиновников из финансовых структур в Бельгии, только за первый год оккупации дислоцированные в стране военные получили до 34 миллионов марок переводом от родни.

В октябре 1940 г. Герман Геринг выступил в роли радетеля немецкого солдата и потребителя, распорядившись снять ограничения для немцев на покупку «мехов, ювелирных изделий, ковров, шелков и предметов роскоши», для того чтобы уравнять шансы солдат-победителей с возможностями местного гражданского населения. Тогда как на отправку посылок из Германии по-прежнему налагались строгие ограничения, по настоянию Геринга военная почтовая служба обязывалась принимать к отправке в отечество любое количество бандеролей массой до 1 кг. На протяжении года количество посылок в тыл из Франции выросло в пять раз и достигло 3,1 миллиона в месяц. Сверх того Геринг добился для солдат привилегии провозить домой через границу столько предметов, сколько те способны унести, без всякого вмешательства таможенников. Затем последовали долгие споры о том, надо ли запретить солдатам приторачивать их личные грузы к заплечным ремням, если это мешает отдавать честь старшим по званию. В любом случае, какие бы ограничения ни пытались накладывать на багаж, в повседневном обиходе на них не обращали внимания. Крытые перроны Восточного вокзала Парижа кишели ордами немецких солдат, сгибавшихся под тяжестью непомерной ноши – подарков на родину [276] Michel, Paris allemand , 298; Aly, Hitlers Volksstaat , 114–132. .

За исключением наличных, наиболее распространенным средством оплаты служили так называемые имперские кредитные билеты. Хотя использование их частными лицами считалось незаконным, в обращении находилось так много этих бумаг, что даже молодые солдаты вроде Генриха Бёлля без труда во множестве получали их от семей. Рапорты в папках чиновников таможни позволяют приподнять лишь маленький уголок ширмы, за которой разворачивались куда большие по размаху и уровню торговые операции. В 1940–1941 гг., например, группа работников железнодорожной почтовой службы попалась на отправках пустого почтового вагона из Нюрнберга в не столь уж близкий Мец, где он передавался французским коллегам вместе с кредитными билетами стоимостью в десятки тысяч марок. Каждую неделю вагон возвращался из Парижа, набитый «дефицитными товарами вроде кофе, чая, какао, шоколада, бренди, шампанского, вина, спирта, одежды, чулок и прочих вещей». Предприимчивые нюрнбергские почтовики сбывали изрядную часть добра коллегам, фактически наладив небольшую, но вполне работоспособную сеть черного рынка [277] Aly, Hitlers Volksstaat, 115, 131–132: переписка таможенников Нюрнберга, 3 Sept. 1943. .