Юрий Штаб - Закат Пятого Солнца

– Хуан, ты просто расцвел. Раньше у нас Альварадо считался самым ярким и солнечным, хотя бы из-за шевелюры. А теперь ты блистаешь как алмаз. Никто не сможет с тобой сравниться. Золото сверкает так, что смотреть больно. Не тяжело ли носить на себе такую ношу?

С этими словами Мехия указал на массивную цепь, в несколько петель обвивающую шею Веласкеса. Красивое лицо Хуану омрачилось. Намек ему не понравился.

– Не тяжело, – сухо ответил он. – Мне сил не занимать. Любой подтвердит.

– Не так давно мы снова вскрыли сокровищницу, найденную в стене дворца. Я, как королевский казначей, должен строго вести учет. Мне кажется, что та гора сокровищ стала постепенно таять, как будто она сделана из снега. Ты не знаешь, что послужило причиной этого удивительного события? Ведь ты же начальник охраны и должен знать обо всем, что происходит в дворцовом комплексе.

– Послушай, казначей, ты меня в чем-то обвиняешь? – спросил Веласкес.

Он давал собеседнику последнюю возможность отказаться от своих претензий. Угроза сквозила отовсюду. Из голоса, в котором стал слышен гнев, из темных глаз Хуана, из напряженных рук, готовых схватиться за оружие. Но Мехия был человеком не робкого десятка.

– Не нужно менять пугать! – резко бросил он. – Это Монтесума когда-то сник, когда ты пригрозил ему мечом. А я и сам клинком не хуже тебя владею. Я требую, чтобы ты отчитался, откуда у тебя каждое песо золота! Иначе мне придется выдвинуть против тебя обвинение. Закончишь жизнь как вор!

Взбешенный оскорбительным обвинением, Хуан тут же схватился за оружие. Мехия не отстал от него даже на долю секунды. Зазвенела сталь. Веласкес считался одним из лучших фехтовальщиков в отряде, но казначей и вправду ловко управлялся с мечом. Он даже успел первым задеть своего противника, но и сам почти сразу же получил легкое ранение.

К сражающимся уже бежали с разных сторон. Неистово ругаясь, подлетел Альварадо.

– Хуан, что ты делаешь?! Кортес вас повесит!

С этими словами могучий Педро схватил Веласкеса сзади за одежду и дернул что было сил. Другие солдаты оттащили и обезоружили Гонсало де Мехию. Кто-то вцепился в правую руку Хуана, выворачивая из нее рукоять меча.

Альварадо стоял, запустив пальцы в буйную золотистую шевелюру, и растерянно переводил взгляд с одного дуэлянта на другого. Он был весьма рад, что окончательное решение о судьбе Веласкеса и Мехии должен принимать Эрнан Кортес.

– Вы что – разума лишились?! Ей-богу, вокруг тысячи ацтеков, которые только и ждут шанса нас перерезать. Вам, видать, зазорно погибнуть от рук дикарей! Захотелось отведать стали! Взять их под арест. Да, раны обоим не забудьте перевязать. Чтобы на виселицах выглядели прилично, как и подобает испанским кабальеро… – не удержался Педро под конец от мрачной шутки.

Через полчаса Эрнан Кортес, который очень быстро узнал об инциденте, пришел в комнату, где с видом оскорбленной невинности сидел под стражей Веласкес де Леон.

– Как ты мог так подвести меня, Хуан?

– Простите, сеньор генерал, но есть оскорбления, которые настоящий дворянин может смыть только кровью…

Слова Веласкеса были полны угрюмой решительности. Он искренне верил, что истинному кабальеро не пристало пропускать подобные обвинения мимо ушей. За последние полчаса Хуан успел уже неоднократно примерить на себя и роль прощенного, и роль висельника, а теперь гадал, какой же из сюжетов окажется ближе к истине.

– А, все о чести беспокоишься?! – укоризненно воскликнул Кортес. – А честь тебе не подсказала, что дворянину непростительно бросать братьев по оружию в трудную минуту? Ты посчитал себя в праве влезть в глупую ссору и оставить отряд без начальника стражи! А если сейчас твой преемник, не обладающий пока опытом, допустит какую-нибудь ошибку и ацтеки пойдут на приступ? Ты на все наплевал: на нашу экспедицию, на жизни товарищей, на славу Испании, даже на свою молодую жену, которая в тебе души не чает! Думаешь, донну Эльвиру ацтеки пощадят, если сумеют взять дворец штурмом?! Она дочь вождя враждебной Тлашкалы! Ее смерть станет неописуемо ужасной.

Упреки Кортеса сумели поколебать Веласкеса. Он-то надеялся, что сумеет сохранить гордый и невозмутимый вид, даже если генерал-капитан сейчас озвучит ему смертный приговор. Лишь теперь Хуан понял, что Эрнан Кортес во многом прав. Командир назначил его на одну из самых ответственных должностей, а он не оправдал доверия. Имел ли он право выходить из себя, подводя всех соотечественников? А что если и впрямь новый начальник охраны дворца допустит где-нибудь оплошность, из-за которой все погибнут?

– Ты же знал о запрете дуэлей! Вот и что я сейчас должен, по твоему мнению, сделать? Повесить тебя и Мехию, лишившись одновременно одного из лучших капитанов и казначея? Или же простить вас, навсегда подорвав дисциплину в отряде, что обязательно со временем выйдет боком?

Веласкес, не находя слов для оправдания, лишь сокрушенно пожал плечами.

Так прошел день, затем еще один. Вешать нарушителей дисциплины Кортес, похоже, не собирался. Но и освобождать не спешил. Хуан, закованный в виде наказания в цепи, томился от безделья в отдельной комнате. Еду доставляли сюда же. Время текло безумно медленно.

На второй день к нему пустили Эльвиру. Девушка влетела в комнату с корзиной в руках, оставила ее у входа, а сама кинулась на шею Веласкесу. Он, досадуя на цепь, сковавшую запястья, даже обнять жену не сумел, лишь обхватил ладонями тонкую талию.

– Хуан, я так рада тебя видеть! – на странной смеси испанского и индейского произнесла Эльвира. – Малинче слишком строг к тебе. Я слышала, что ты схватился за оружие из-за оскорбления! Любой мужчина поступил бы так же.

Веласкес де Леон, успевший уже понять, что обвинения Кортеса во многом справедливы, лишь сокрушенно покачал головой. Девушка же продолжала беззаботно болтать, рассказывая последние новости. По всему видно было, что она пытается отвлечь мужа от мрачных мыслей.

– Меня раньше к тебе не пускали. Малинче сердился. Но я все же сумела его упросить. Не так и просто отказать в чем-то дочери вождя. Ему же нужен союз с Тлашкалой. Так что я его уговорила. Командовать стражей Монтесумы пока что поставили… – Эльвира скорчила осуждающую гримаску и старательно, по слогам выговорила. – Кри-сто-ба-ля де О-ли-да.

Слово для индейского уха было сложным, так что она с трудом его произнесла. Хотя, возможно, ее неодобрение вызвал сам тот факт, что почетное место ее мужа занял кто-то другой.

– Хорошо, что мое имя гораздо проще, – заметил Хуан. – И тебе не приходится так мучиться.

Эльвира рассмеялась и произнесла:

– Я тебе какао принесла, – и с гордостью уточнила. – Я сама сварила. Ацтеки его совершенно не умеют готовить.