Анджей Иконников-Галицкий - Сожженные революцией

На вопрос прислуги гость ответил, что желает видеть господина Тургенева. Ответил с акцентом настолько характерным, что прислуга определила сразу: encore un russe [5] Снова русский (франц.) . .

– Месье Тургене́ф болен…

– Знаю, – перебил посетитель. – Доложите обо мне мадам.

Служанка, как видно, была новая, иначе она узнала бы этого человека, отрекомендовавшегося тоже как-то странно: «Месье Барт, но назовите меня Лопатин, Герман Ло-па-тин»… Последние слова с особенным, чуждым французскому уху барабанным ударением. Господин Барт в прежние времена бывал неоднократно (хотя и не слишком часто) на вилле Ле Френ в тургеневском «шале» – домике, приютившемся на краю имения семейства Виардо.

Мадам Виардо немедленно приняла посетителя.

– Рада вас видеть, дорогой Жермен, – мадам назвала его по-домашнему, по имени. – Но месье Тургенев очень плохо себя чувствует. Не хотела бы вас огорчать, но, боюсь, с ним невозможно будет повидаться.

Всё это было сказано ровным, спокойным тоном. И потом гораздо тише:

– Ему уже кололи морфий…

Что это? В больших выразительных, но всегда бесстрастных глазах Полины Виардо таились слёзы, и, кажется, давнишние…

– Мадам, я должен повидать господина Тургенева. Это его пожелание. Прочтите.

Гость протянул Полине исписанный дрожащим карандашом листок.

Из последнего письма Ивана Сергеевича Тургенева Петру Лавровичу Лаврову от 1 (13) июня 1883 года :

«Так как мне в последнее время словно полегчило и я стал способен если не говорить, то хоть слушать – то не будете ли Вы так добры, не попросите ли Лопатина зайти ко мне когда ему вздумается (если хотите, конечно, и Вы с ним) – и я бы очень ему порадовался» [6] Цит. по: Итенберг Б . Иван Тургенев и Петр Лавров // «Вопросы литературы». 2006. № 6. URL: http://magazines.russ.ru/ voplit/2006/6/ite10.html. .

Из письма Германа Лопатина Семёну Афанасьевичу Венгерову, 17 (30) июня 1906 года:

«…Я застал его [Тургенева] в ужасном уже состоянии. <���…> Он не сказал мне даже того, для чего нарочно призывал меня к своему смертному одру, так что я даже не узнал и не догадался, о чём он желал поговорить со мною, но отложил до безболезненного момента и более свежей головы» [7] Г. А. Лопатин. Письмо к С. А. Венгерову // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома, 1975. М., 1977. Публикация Л. Н. Ивановой. URL: http://ruslit.com.ua/russian_classic/lopatin_ ga/pismo_k_s_a_vengerovu.8923/?page=1. .

Из бесед с Германом Лопатиным:

«Тургенев, – вспоминал Лопатин, – корчился от боли. <���…> Ему только что впрыснули морфий, и он должен был заснуть. Увидев меня, Тургенев обрадовался.

– Я не могу говорить сейчас, – сказал он, – но мне необходимо увидеть Вас ещё раз и переговорить с Вами.

Я хотел что-то сказать, но Иван Сергеевич остановил меня.

– Молчите, молчите, – сказал он, – дайте мне договорить, а то я сейчас засну. Вы приедете ещё раз ко мне непременно» [8] Беседа с Лопатиным // И. С. Тургенев в воспоминаниях революционеров-семидесятников. М.; Л., 1930. С. 122. .

Но эта встреча Лопатина с Тургеневым оказалась последней. Через три месяца Тургенев умер. Что хотел он сказать Лопатину и почему именно ему порадовался бы в своих предсмертных мучениях и тоске – осталось тайной навечно.

Итак, кто же этот Герман Лопатин, беседа с которым могла скрасить последние, поистине ужасные дни жизни властителя дум старосветской русской интеллигенции?

Перечень фактов биографии этого человека производил впечатление на вольнодумных художников и писателей, вчерашних студентов и курсисток и даже на прошедших тюрьму и ссылку беглых деятелей революционного подполья – словом, на всю ту публику, которая составляла разбросанный по Европе мир русской эмиграции. Пять арестов, пять побегов (два неудачных, три успешных). Нелегальный вывоз из России – а проще сказать, похищение из-под носа у жандармов – ссыльного Петра Лаврова и попытка вызволения Чернышевского, хотя и неудачная.

Но не только эти деяния привлекали к Лопатину восхищённо-уважительное внимание русских эмигрантов и их единомышленников в России. Главный магнит заключался в свойствах его личности, его характера. В нём не было ни амбициозности, ни доктринёрства, ни взвинченного фанатизма, столь часто встречающихся в среде политических изгнанников. Он ни над кем не стремился властвовать, не призывал других, а делал сам. Он не терпел лжи во спасение, с которой привыкли мириться русские интеллигенты; он был правдив. Он производил впечатление человека последовательного, вдумчивого, решительного, не разъедаемого сомнениями (если сомнения и были, то он умел скрывать их). Словом, он был силён и целен. И этим придавал всему русскому оппозиционному общественному движению некую весомость, нравственную солидность. Ему невольно хотелось доверять – и верить, что будущее за такими, как он.

Герман Александрович Лопатин по обстоятельствам своего рождения и детства мог бы почитаться счастливцем. Начать с того, что он был первым в старинном приказно-священническом роде Лопатиных, кому привелось родиться во дворянстве. Его отец, Александр Никонович Лопатин, сын титулярного советника («обер-офицера», как он сам писал в официальных бумагах), окончил в 1834 году Казанский университет, за десять последующих лет дослужился до коллежского асессора и вместе с этим чином получил права потомственного дворянства [9] Нередко встречается ошибочное указание на дворянское происхождение А. Н. Лопатина. Формула «сын обер-офицера», которой он пользовался в официальных документах, указывает на то, что его отец, Никон Никонович Лопатин, имел права личного, но не потомственного дворянства. В соответствии с тогдашним законодательством Александр Никонович, как сын личного дворянина, мог стать потомственным дворянином по достижении чина VIII класса статской службы, т. е. коллежского асессора (об этом см.: Род Лопатиных – из крестьян и попов Вятской губ. // Семейный архив. URL: http://www.domarchive.ru/archive/ fonds/1_rod/1037). . Всего через несколько месяцев после этого события, 13 (25) января 1845 года, супруга Александра Никоновича, Софья Ивановна, разрешилась от бремени. Первый мальчик, родившийся в семье Лопатиных (двухлетняя дочка Оленька уже топала ножками по комнатам асессорской квартиры), был наречён Германом. Имя мужественное, вполне соответствовавшее облику и характеру младенца. С первых дней жизни он отличался крепостью, силой, здоровьем. С возрастом к этому добавились очевидная красота внешности и твёрдость мальчишеского характера.

Как можно не гордиться таким сыном? Родители, безусловно, гордились. Да и вообще их семейная жизнь складывалась на редкость благополучно. Александр Никонович ко времени получения дворянства и рождения старшего сына занимал престижную должность инспектора Нижегородского Александровского дворянского института. Через пять лет был переведён в Ставрополь, где продолжал продвигаться в чинах. В 1860-х годах он – статский, затем действительный статский советник, управляющий губернской Казённой палатой: чин и должность генеральские. Дети растут – как на подбор. Сыновья – Герман, Всеволод, Николай, Сергей – красавцы, богатыри. Дочери – Ольга, Вера, Надежда, Любовь – красавицы и умницы. Особое внимание – Герману. Удивительная цельность его характера всё заметнее дополняется академическими талантами. Летом 1861 года он оканчивает Ставропольскую гимназию – и не просто, а триумфально: получает золотую медаль. Что ж, надо спешить к новым успехам – ехать в Петербург.