Дмитрий Харламов - Сказание о верном друге. Тайна седого тугая

А когда бросились, увидели на заснеженном склоне холма маленькие шевелящиеся фигурки.

По тому, как шли люди, понуро и молчаливо, чувствовалось: что-то случилось.

Многие побежали навстречу.

Охотники волокли шкуру, на которой лежала темная туша. Да это же человек! Это же вождь, Большой Орел!

Беда пришла в жилище людей. Завыли женщины. Лана выла громче всех, царапая себе лицо и грудь.

В свете костра осмотрели раны вождя. Он не подавал признаков жизни. От левого плеча поперек груди шел страшный рваный след от когтей тигра.

— Могучий тигр напал неожиданно, — рассказывал старый охотник Желтый Клык. — Если бы не храбрость Большого Орла, не все увидели бы снова жилище. Зверь украл нашу добычу. Тигр — презренный враг…

Черный Ворон и теперь не шевельнулся, хотя ему полагалось немедленно приниматься за раненого, пока злые дивы не проникли через раны внутрь, ведь тогда человек станет их собственностью.

Мудрый Аун принялся очищать раны вождя и велел охотникам в мешке из шкуры принести воды из ручья, а старухам — сушеных целебных трав и курения для Священного Огня, чтобы жрец мог прогнать братьев Оггру из жилища.

Большой Орел заскрипел зубами и несколько раз повернул голову из стороны в сторону от боли. Глаза его оставались закрытыми. Как видно, злые дивы уже успели причинить ему зло, проникнув через раны.

А Черный Ворон втайне ликовал. Теперь он один будет вершить власть в племени. И об этом он скажет сейчас.

Едва успел Мудрый Аун присыпать раны целебной золой, чтобы остановить кровь, как жрец поднялся во весь свой рост и возвестил громовым голосом:

— Черные дивы ночи жестоко карают племя таж. Беда и голод пришли в жилище… — Он широко раскрыл свои ужасные глаза и медленно обвел всех пристальным, проникающим в душу взором. — В Слове предков спасение ваше! Пусть страх перед Словом всегда будет с вами!

Люди, как того требовал обычай, опускались на землю, садясь на пятки и держа руки на плечах крест-накрест в знак внимания и смирения.

Из дальних углов к костру сползались все, кто понимал Слово, кто мог двигаться.

— Все вы видели, как вождь Большой Орел не захотел принести волка в жертву дивам ночи, и вот они наказали его — и братья Оггру забирают вождя к себе.

— О, спаси его, Черный Ворон, — жалобно простонала Лана.

— Нужно исполнить желание дивов. Приведите сюда волка!

Все взоры обратились к Муне. Девочка съежилась, пыталась отползти в темноту, но люди сидели плотно и не пускали ее.

Слезы потекли по ее щекам.

— Нет, не я! Пусть это сделает Лан, он знает, где детеныш волка.

— Упрямая! — зарычал жрец и бросил в костер пучок сухой травы, отчего искры столбом взвились к темным сводам. — Дивы зла накажут жестоко!

Лан поднялся и, ни на кого не глядя, побрел к выходу. Да и как быть, если в опасности жизнь вождя, жизнь отца? Двое охотников запалили факелы и поспешили за ним.

От ярости на Муну розовый туман застлал глаза Черного Ворона. Теперь, когда он был единым властителем над этими людьми, казалось неправдоподобным, чтобы какая-то девчонка вторично отказалась подчиниться ему. О! Он не будет знать жалости. Пусть наконец непокорные понесут наказание.

— Мать Олениха велела всем людям таж хранить Слово предков, и я, Черный Ворон, сейчас скажу его вам. «Был великий лес и горы, закрывавшие полнеба. Было Большое Солнце и много воды…

Людей в племени было — как звезд в небе, как деревьев в лесу. Довольно было у них сладкого мяса, плодов и целебных трав…»

Жрец замолк. Он не забыл, что говорить дальше, он колебался, страшась гнева мертвых, которые все услышат через дыру. «Надо было хоть камнем завалить лаз в пещеру предков», — подумал он.

— Но люди таж забыли Слово предков, не слушали и не боялись жреца, и разгневались дивы, и напустили ночь на солнце, и сотрясли землю… Настал великий голод и холод…

Отступив от привычного повествования, жрец с ужасом почувствовал, что мысли у него путаются, а слова разбегаются. Он стал часто заикаться и останавливаться. Что говорить дальше?

Смешавшись окончательно, Черный Ворон стал нервно теребить рукой священный амулет и ожерелье из вороньих лапок.

— Страшные беды караулят вас — голод, холод и болезни. Вот сегодня дивы покарали Большого Орла за нарушение обычая — он привел в жилище живого волка…

Люди стали переглядываться. Не только Аун, который хорошо знал Слово, но и другие, кому не раз приходилось слышать его, со страхом и смущением ждали, что же будет дальше.

Робкие, а таких было немало, думали о предстоящих невзгодах и с надеждой ждали указаний сильных, теперь уж единственного сильного — жреца.

Те, что посмелее, досадовали на забывчивость Черного Ворона и сердито поглядывали на него.

Только Мудрый Аун понял, куда клонит жрец. Неужели некому возразить ему, остановить, уличить в искажении Слова. Вождь по-прежнему не открывал глаз.

— Разве люди забыли заповеди племени? — неожиданно для себя крикнул старый Аун. — Разве Черный Ворон не помнит таких слов: «За детеныша отдай женщину, за охотника отдай детеныша, Слово же сохрани!» Всем надлежит соблюдать заповеди мудрых.

Это был жестокий удар. Хилый старец осмелился перечить жрецу, осмелился перебить его…

Ропот пробежал среди людей. В тусклом свете пригасшего костра замелькали встревоженные лица.

В этой напряженной обстановке никто не заметил, как вернулись Лан и охотники. Только Муна скользнула к выходу из пещеры мимо скулящего от страха, полузадушенного кожаной петлей волчонка, боясь увидеть кровавую расправу над своим любимцем.

Громадным усилием Черный Ворон подавил в себе дикую вспышку гнева и, преодолев замешательство, приказал глухо:

— Пусть старец Аун приготовит все, чтобы принести волка в жертву дивам Оггру, пока они не забрали к себе Орла.

Потрясенный еще собственной смелостью, Мудрый Аун поспешно взял поводок волчонка и факел из рук одного охотника, потащил обреченного зверька к лазу в пещеру предков.

Как только Аун скрылся, Черный Ворон воздел руки кверху и завопил:

— Чую, чую, братья, дух дивов ночи в жилище нашем. Они мутят разум мой, чтобы погубить всех нас. Много жертв принесут люди таж, но отведут дивов от своего жилища… Пусть Лана, жена вождя, воскурит на жертвенном огне душистые травы, а я совершу таинство над раненым.

И он рухнул возле распростертого тела в притворном горестном отчаянии.

Клубы белого душистого дыма поплыли по пещере… На жертвенном камне заплясал, разгораясь, юркий, не ко времени веселый огонек.

Лан вздрогнул от прикосновения чьих-то холодных пальцев. Рядом стояла продрогшая Муна.

— Там, близко, большой зверь — тигр.

Лан забеспокоился, но помешать Черному Ворону, склонившемуся над раненым отцом, не решился.