Виктор Некрас - Мальчики из провинции

Нахлынуло.

Оторопь. Ласковая сила и властная нежность. Холод короткого северного лета. И почему-то – горечь, словно ждало что-то страшное, неотвратимое.

Влас невольно поёжился, сглотнул. Но лик в камне уже таял, растворялся, бледнел, а сам камень быстро терял прозрачно, вновь сталовился полупрозрачно-белёсым.

Миг – и словно не было видения.

Хрусталь и хрусталь.

– Что это такое? – внезапно осипшим голосом спросил Влас неизвестно у кого. Покрутчики переглянулись и промолчали. А невесть откуда появившийся вдруг Спиридон сурово сказал:

– Помалкивай про то, парень, – впервые назвал его парнем, а не зуйком. – Не стоит про такое болтать попусту. Она лик свой не для того показывает.

– А для чего? – не мог опомниться Влас.

– Сказать может что хотела, – пожал плечами Спиридон. Потыкал носком бахилы окровавленную моржиную морду. – Может предупредить о чём.

– А… а кто она?

– Не болтай зря, говорю, – разозлился хозяин а́рабы .

Влас умолк, поняв, что внятного ответа не дождётся.

Сзади вдруг кто-то свистнул. Оба, и Спиридон, и Влас, обернулись.

С моря подходили суда.

Справа над волнами то возникали, то терялись косые паруса, уже можно было различить топсель, грот и фок. Гафельная шкуна , – понял Влас и почти тут же опознал Спиридонову «Троицу». Шелоник гнал шкуну прямо к берегу Матки и там, на борту, держали все паруса разом.

– Справа – наши, – уверенно сказал Спиридон. – Вовремя идут, через неделю как раз Иванов день.

А́раба за прошедшие полтора месяца набила зверя и наловила рыбы вдосталь, чтобы нагрузить трюмы «Троицы».

Второе судно, левее, заходило от материкового берега, – два прямых паруса, фок и грот. Бриг? Бриг.

«Новая Земля»?

Влас замер, сам не веря своей догадке. Хотя, впрочем, чего было дивиться? И в прошлом году, и в позапрошлом лейтенант Литке ходил на «Новой Земле» именно к Матке, и а этом году, отец не раз зимой говорил, тоже Матки им не миновать.

И почти тут же Спиридон странно хмыкнул и сказал, хлопнув Власа по плечу:

– Отца встречай, парень. Фёдор Петрович сюда правит.

В костре трещал плавник. Отражение огня плясало в волнах, разгоняя отражение светло-серого ночного неба. Тусклое солнце висело над самым окоёмом, касаясь кромкой волн и скал, а в другой стороне над волнами проливала на море полотнища бледно-зеленоватого света полная луна. Пахло рыбой и гниющими водорослями. В медном котелке гулко булькала каша.

Мичман Логгин Смолятин отламывал от почернелой ветки плавника куски и бросал в огонь.

– Значит, решил ещё разок в море сходить, на Матку посмотреть, – проговорил он задумчиво. Мичман не спрашивал, нечего было спрашивать. Влас промолчал. Нечего было говорить – отец и так всё знает и понимает. – А ну как не пришла бы «Троица»? Чего б тогда делать стал?

Голос мичмана похолодел.

– Чего бы это она не пришла-то? – слабо возразил Влас, глядя в сторону. Он понимал, что отец прав, но смолчать почему-то не получалось. – Чего это ей не прийти?

– Мало ли чего в море бывает, – всё так же холодно сказал отец. – Ветер бы сменился или ещё что…

– Ну пришла ведь, – упрямо пробормотал мальчишка себе под нос. Тихо, но так, чтобы отец слышал.

Логгин Никодимович перекатил по челюсти тяжёлые желваки, узнавая в сыне собственное упрямство. Своё и пращура Ивана Рябова.

Промолчал.

Скрипнул песок под броднями, подошёл высокий стройный офицер, молча подсел, потеребил чёрный ус, тонко улыбнулся, ответил на приветственный полупоклон Смолятина-старшего.

– Почти праздник от тебя, господин Завалишин! – искренне обрадовался Влас.

– И ты здравствуй, Влас Логгинович, – приветливо кивнул лейтенант. Влас смутился от непривычного обращения – никто и никогда не звал его по отчеству.

– Балуете его, Николай Иринархович, – неодобрительно буркнул мичман, отламывая от ветки новый кусок и бросая в огонь. – Невелик пока что боярин, чтоб его с «вичем» величать. И так самовольничает многовато, – отец опять перекатил по челюсти желваки, шевельнулась борода, выпятилась вперёд. – Матку ему, видишь ли, поглядеть захотелось.

– Похвальное намерение, – одобрительно сказал лейтенант. – В конце концов, мы занимаемся тем же самым, Логгин Никодимович.

– Было бы тут что смотреть, – досадливо возразил отец, швыряя в огонь последний обломок плавника. – Скалы да валуны, мхи да плавник, моржи да тюлени!

– Ну видимо есть что, – усмехнулся лейтенант, – раз мы сами третье лето тут болтаемся.

– Нам адмиралтейство велит, – вздохнул отец, глядя в огонь. – А так… Эва, даже льды у восточного берега нынче не разошлись… пустая земля, хоть и Матка. Логово Рачьего Царя.

Лейтенант усмехнулся, но промолчал – видимо, не впервые слышал от поморов про Рачьего Царя.

– Потому вы и здесь? – догадался Влас. – Не пустило вас море Карское?

– Не пустило, – согласился Завалишин. Отец промолчал, а Влас, охваченный внезапным желанием поговорить, понизил голос. – Господин Завалишин… тятя… я вам чего расскажу… видел я тут сегодня одну штуку.

Лейтенант и мичман слушали его внимательно и по-разному. Завалишин смотрел сначала весело, потом насмешливо, потом серьёзно, с любопытством и лёгким недоверием в глазах. Барабанил пальцами по туго обтянутому чёрным сукном колену, крутил в пальцах серебряный полтинник. Отец же глядел странно, словно хотел что-то сказать и не мог, словно рад был отчего-то за сына, который впервые в жизни сам хоть чего-то добился. Играл кисточкой вышитого кисета, суживал глаза.

Когда Влас умолк, отец, так ничего и не сказав, принялся набивать трубку, кривую, собственноручно резанную из морёного плавника. Примял табак большим пальцем, сунул трубку янтарным мундштуком в зубы и полез в сумку за кресалом.

– Мдааа, – протянул лейтенант задумчиво. – А не могло тебе показаться, Власий?

– Нескольким людям сразу показаться не может, – пробурчал Влас. – Можно и у других спросить. Спиридон Игнатьевич видел, и покрутчиков двое – Антип да Евсей…

– Не стоит у них ничего спрашивать, Николай Иринархович, – хмуро сказал отец, высекая огонь. Дождался, пока трут затлеет и сунул его в чашку трубки. Пыхнул несколько раз, выпустил облачко дыма, дождался, пока оно растает в воздухе и повторил со значением. – Не стоит спрашивать. Не расскажут они. И ты, сыне, не болтай про то больше ни с кем. Не надо.

Не надо так не надо.

Влас даже обиделся. Сами взрослые что-то знали, но помалкивали. Видимо, такие же чувства испытывал и Завалишин, потому что в глазах у него мелькнуло что-то вроде обиды, такой же, какую испытывал и сам Влас. Мальчишка спросил, испытывая какую-то странную общность с лейтенантом:

– Николай Иринархович… господин лейтенант… а что это было такое?