Оксана Духова - Белая волчица князя Меншикова

В подвальной каморе было тесно, смрадно; в ней набралось много народу, пылающие свечи увеличивали жар. Горбунья так старательно работала тростью, что, забыв о болестях телесных, исправно исполняла роль палача – избавив тем самым Сухорукова от грязной работы. Ей нужен был простор – и Варвара Михайловна велела вести изловленного в передние палаты.

– Держите его хорошенько, крепче, – распоряжалась она и вновь распаляла себя словами, а затем, мало помешкав, соизволила собственною ручкою и тростью бить княжеского слугу по плоти и по лицу многократно.

А тот молчал упрямо. Все эти неудачи допроса еще более раздражили Варварушку; в жилах ее горела кровь властительной особы, не привыкшей к отказам. Именно это более всего привлекало к ней Анатолия Лукича.

Слуга светлейшего плакал, божился, что не понимает, о чем Арсеньева его допытывает, молил о пощаде. Лицо его было покрыто синяками, ссадинами, ранами, по щекам струилась кровь, глаза заволакивались опухолью…

Картина эта ничуть не смутила одержимую книгой Мунтовой Арсеньеву. Она резко обернулась к своим служкам:

– Эй, вы, Феоктист, Пятилет, держите его крепче, жгите свечами лицо его, нос, уши, давайте! Шею, глаза поджигай да бороду, да бороду-то ему выжги!

Слуга светлейшего взвыл дико, свечу, с которой к нему сунулись, криком задул. Свечу вновь зажгли; несчастный старался выбиться из рук служителей, да куда там, держали крепко за руки и за волосы.

Голову его нагнули назад для более удобного обжога. Истопник Пятилет жег лицо, Феоктист старательно выжигал бороду.

– Где Книга та, куда ее по приказу князя дел? – повторяла Варвара Михайловна, и Сухорукову вдруг показалось, что делает сие она не для допроса, а из желания причитывать в одобрение доморощенным своим палачам.

Слуга княжий мычал, стонал, тщетно бился; увы, он был в крепких руках. Ему оголили спину. Конюх Аксен явился с кульком, а в нем – кнутья; вынул Аксен кнут понадежнее и приготовился работать.

Анатолий Лукич не вытерпел, дерзнул в допрос вмешаться:

– Варварушка, лапушка, умилосердися, благоверная. Статное ли это дело и что есть хорошего?

Он – Он, сам! – дрогнул, но не горбунья. Она была убеждена, что в ее поступках ничего не было дурного. Обернулась к нему, выставила вперед длинный, острый подбородок:

– Я имею полное право, мало того, я должна наказать его, как хочу.

И схватилась за трость, била слугу княжьего по лицу и по голове. Вдруг замерла, остановилась, тяжело дыша с натуги. «Неужто устала?» – с надеждой подумал Сухоруков. Увы, тщетные надежды! Живая фантазия Варвары работала без устали.

– Маняшка! – закричала служанке. – А ну, сходька в карету за водкой бутылкой. Да живо!

Водку принесли. Сухоруков обмер, догадываясь, что воспоследует. Служки крепче взялись за арестанта. Водка потекла по лицу, верней, по язве, что осталась от лица несчастного.

– Зажигай! – крикнула Арсеньева, обращаясь к Пятил ету.

Страшный, нечеловеческий вопль огласил подвалы дома Сухоруковского и замер под их мрачными сводами. Несчастный судорожно рванулся из рук рабов, метнулся в одну сторону, бросился в другую, ударился о печку и в страшных конвульсиях упал на пол. Голова его пылала, курилась невыносимым чадом.

Первым очнулся Сухоруков, сорвал с себя кафтан и бросился тушить пожар курьезный.

Узнать слугу светлейшего Князя было невозможно после того пожара. Волосы его сгорели; лицо вздулось, посинело, почернело, местами вовсе выгорело; глаза заплыли опухолью и только сквозь раздутые, черные губы слышались стоны.

Варвара разочарованно взглянула на него:

– Так ведь ничего и не сказал, подлец…

…Была глубокая ночь, когда Арсеньева вернулась домой. Помолилась истово и мирно опочила от трудов.

Сашеньку разбудил не шум, а полное его отсутствие. События последних дней научили его настороженной опаске, и юный князь рывком вскочил с постели, чувствуя, что усталость свалилась с него быстрей пухового одеяла. Он ничего — вообще ничего – не слышал. На цыпочках Александр двинулся к закрытым дверям, прижался ухом к замочной скважине, вслушался.

Ничего. По ту сторону дверей царила воистину мертвая тишина.

Сашенька скользил по спящим палатам княжеским к покоям сестры. Чертов Густав, болтается по девкам гулящим, али еще где, а она, сестренка, голубка, одна совсем остается, совершенно беззащитная при том!

Сестра крепко спала, крепко, сладко. Сашенька вздохнул с облегчением и тихо, стараясь не наделать шуму, двинулся к окну.

Город спал, спал также крепко и сладко, как и его сестра. Спало имперское великолепие, уставшее за день от томительно-царских задач, спал нищий люд, утомленный от дневной безнадеги в хибарках ветхих.

Спал огромный, бесконечный мир. Тишина величия и спокойствия царила на земле.

Все произошло внезапно, мгновенно. Это все разбилось на мелкие осколки в одну-единую секунду, и Сашенька даже не понял, что действительно случилось с уснувшим миром.

Он внезапно оказался подхвачен водоворотом хаоса, грохота, круженьем зыбких, смутных теней, враждебно голосящих на все лады, визгливо всхохатывающих и кривляющихся нещадно. Дождь из разбившихся стекол оконных щепотей деревянной рамы окатил юного князя с ног до головы. Сашеньке сделалось холодно, словно в аду ледниковом. Холодно и страшно. Осколки на полу больно вонзаются в босые ноги, это льдинки, льдинки ада готовы изрезать его на куски.

Александр почувствовал резкую боль в ладонях, осколки были подобны остро отточенным клинкам дамасской стали. Их дождь жадно впивался в руки. Боль была пронзительной, но не она тревожила мысли его, не она влияла на его действия.

Под прикрытием дождя колючего в покои сестрины проникла Тьма. Из химеры Тьмы родилась человеческая фигура, высокая, темная, в мундирчике суконном времен Императора Первого, Петра.

Время замерло от ужаса, растянулось до неприличия. Сашенька видел, как человек Тьмы повернул к нему голову и блеснул черными провалами глаз, пронзительными и фальшивыми, залитыми огнем безумия и ненависти, ненависти неутишимой.

Тень, Тьма, человек-мрак повернулся к кровати крепко, невзирая ни на что, спавшей сестры.

Он пришел за ней.

Сашенька ополоумел от страха, переходившего уж границы разумного, испепеляющего любую мысль. Сей страх должен был обездвижеть его, однако…

Сестра Санька в опасности! У нее нет шансов на спасение! Даже если она проснется (а она, голубка, отчего-то все так же спит непробудно), у нее все равно не будет сего шанса. Ей просто не хватит времени вскочить и убежать. Человек Тьмы пришел убить Саньку, не его. Пока что не его.

– Нет! – прорычал юный князь. – Оставь ее в покое, проклятый!