Уильям Гаррисон Эйнсворт - Заговор королевы

– Не ручайтесь за меня, принц, – сказал Кричтон, ожидавший с кинжалом и шпагой нападения. – Я не могу принять ни жизни, ни свободы на предлагаемых вами условиях. Первым моим делом после выхода отсюда будет разглашение сообщенной мне тайны, хотя бы мне и пришлось поплатиться за это жизнью. Я умру с уверенностью, что услышавшие передадут ее кому следует.

– Как? – вскричала Екатерина.

– Моя месть переживет меня, – продолжал шотландец. – Вы можете обагрить моей кровью эту комнату или изрубить меня на куски, но эта тайна не будет более принадлежать только вам. Но что я говорю, она уже и теперь не принадлежит вам, хотя бы даже мне не пришлось более ее увидеть, хотя бы не пришлось сказать ей ни одного слова, во всяком случае завтра, до заката солнца доказательства происхождения принцессы Конде будут переданы ей в руки.

– Ты лжешь! – вскричала Екатерина.

– Где депеша Таванна, письма кардинала де Лоррена, ваши собственноручные приказы? – спросил Кричтон.

– А! – вскричала Екатерина, бросая быстрый взгляд на пакет, находившийся у нее в руках. – Злодей, где они?

– На дороге в Лувр, – отвечал Кричтон.

– Это невозможно!

– Я нашел верного посланца.

– У этого хвастуна мог быть только один посланец – большая собака, его сопровождавшая, – вскричал Каравайя. – Проклятое животное выскочило в подъемную дверь в ту минуту, когда мы входили, и я заметил, что его туловище было обвязано шарфом.

– В этом шарфе вложены письма, – сказал Кричтон с торжествующей улыбкой.

– И вы выпустили эту собаку? – спросила Екатерина испанца.

– Это не собака, а дьявол в шкуре бульдога, – отвечал Каравайя. – Она скрылась из глаз в одну секунду.

– Кавалер Кричтон, – сказала Екатерина, подходя к нему и принимая ласковый тон, – эти бумаги для нас важнее вашей жизни. Мы могли бы заключить с вами соглашение: если вы согласны принять условия принца Мантуи, то можете беспрепятственно удалиться.

– Я сказал уже вам, ваше величество, что я их не принимаю. Пусть ваши убийцы делают свое дело. Я вручаю мою участь Богу и Святому Андрею.

– Я умру вместе с вами, – прошептала Джиневра.

– Безумная девочка! Эта распря тебя нисколько не касается. Пойдем со мной, с твоим отцом, – сказал Руджиери.

– Никогда! – вскричала она. – Никогда не отойду я от кавалера Кричтона, я умру с ним вместе от одного удара. Говорю тебе, оставь меня, я не твоя дочь. Ты придумал эту сказку для того, чтобы вернее продать меня.

– Выслушайте меня, Джиневра, у меня есть доказательства моих слов.

– Нет, я не хочу тебя слушать. Ты хотел продать мою честь за золото принца Мантуи. Разве такова любовь отца? Но если ты точно мой отец, то оставь меня, а не то и моя кровь падет на твою голову, как кровь моей матери, потому что, клянусь Матерью всех скорбящих, я скорее вонжу этот кинжал себе в грудь, чем отдамся твоему повелителю.

– Джиневра, я хочу спасти тебя от него. Сжалься надо мной, выслушай меня!

Он не мог продолжать, потому что Джиневра, выхватив кинжал и вырвавшись из его объятий, укрылась под защитой Кричтона.

В продолжение этого времени Екатерина, не слушая просьб и настояний Гонзаго, приказала своим вооруженным людям напасть на шотландца.

– Вас много, а он один, убейте его! – вскричала она.

Кричтон, подобно гранитной скале, сопротивлявшейся напору волн океана, выдержал первую атаку. Сабли нападавших сверкали перед глазами джелозо, звон стали раздавался в ее ушах. Борьба была ужасна, но шотландец не получил ни одной раны. Ни одна сабля не дотронулась до него, тогда как сам он нанес несколько удачных ударов. Комната наполнилась оглушительными проклятьями, криками и топотом. Но внезапно весь этот шум стих.

Екатерина думала, что Кричтон убит, но увидела его в оборонительном положении, с глазами, спокойно устремленными на противников, которые немного отодвинулись, чтобы перевести дух и придумать какой-нибудь новый план нападения. Уязвленная в своем самолюбии и запуганная королева стала опасаться за исход борьбы, как вдруг увидела какую-то черную фигуру, пробиравшуюся сзади к Кричтону. Это был карлик. Она видела, как он, крадучись, приблизился к Кричтону и уже изготовился броситься на него с кинжалом в руке, но в ту же минуту был поражен стилетом джелозо. Екатерина не могла удержаться от яростного крика.

– Презренные! – закричала она. – Вы не похожи на мужчин! Дайте мне шпагу, и я покажу вам, как с ней надо обращаться.

Подстрекаемые этими словами, убийцы возобновили нападение удачнее прежнего. Едва обменялись они несколькими ударами, как шпага Кричтона, более пригодная для украшений, чем для борьбы, сломалась и он очутился во власти врагов с одним лишь кинжалом, представлявшим слабую защиту против шести шпаг. Нападающие были в восторге, видя, что борьба может быть окончена в несколько минут. Однако же Кричтон решил дорого продать свою жизнь. Схватив ближайшего из нападающих, он вонзил ему в грудь свой кинжал. Несчастный упал с глухим стоном, а его товарищи в ярости бросились мстить за него. Кричтон, обернув руку плащом, некоторое время успевал отражать их удары и даже отделался еще от одного врага. Но нападающих было слишком много, и легко было угадать конец такой неравной борьбы. Несмотря на это, шотландец защищался с таким мужеством, что его враги колебались, но вдруг, желая нанести удар Оборотню, Кричтон поскользнулся в луже крови и упал. Мгновенно Джиневра бросилась между Оборотнем и Кричтоном и, наверное, была бы насквозь проколота ударом, предназначенным последнему, если бы громкий крик Руджиери не остановил руку гиганта.

– Пощадите мое дитя, пощадите ее! Моя милостивая повелительница! – вскричал с отчаянием астролог.

Но Екатерина была глуха к его мольбам.

– Не щадите ни того, ни другую, – холодно сказала она.

Между тем Кричтон поднялся на ноги. В этот короткий промежуток времени итальянка успела шепнуть ему на ухо одно слово. Прежде чем нападавшие смогли угадать его мысли, он бросился с молодой девушкой в углубление, занимаемое кроватью, и тотчас же опустил занавес, который скрыл их от глаз нападавших. Когда мгновение спустя он был поднят Каравайя и Оборотнем, стало ясно, что оборонявшиеся исчезли. По находившейся в стене полуоткрытой двери легко было угадать, каким способом сумели они бежать.

– Черт возьми! – вскричал Каравайя в ту минуту, когда эту дверь внезапно заперли с таким звуком, который издает задвигаемый засов. – Мы проиграли.

– Куда ведет этот проход? – спросил Оборотень. В эту минуту гигант вдруг почувствовал, что кто-то судорожно сжимает его ногу, и услышал звук, похожий на шипение змеи. Оборотень задрожал и, обернувшись, увидел устремленные на него красные глаза Эльбериха. Несчастный карлик, смертельно раненный, успел кое-как до него доползти. Хотя его жизнь уходила вместе с черной кровью, сочившейся из раны, его поддерживала жажда мести. Обратив внимание гиганта на известный ему участок стены, он тронул пружину, и в ту же минуту открылась другая дверь, поменьше. Карлик пополз в нее, делая знаки Каравайя, Оборотню и их двум оставшимся в живых товарищам следовать за ним.