Уильям Гаррисон Эйнсворт - Заговор королевы

– Чем скорее, тем лучше, – вскричал Огильви, хватаясь за кинжал и вскакивая со своего места.

– Не прежде, однако, чем я позавтракаю, – отвечал флегматично студент. – Как только я окончу, я, конечно, окажу вам честь перерезать ваше горло. Мы теперь не на улице Ферр, не на Пре-о-Клерк, но в юрисдикции парижского прево и под носом у стражи. Я не имею ни малейшего желания избегать вашего гнева, но я нисколько не желаю быть из-за вас привязанным к позорному столбу на рынке. Итак, прошу вас, сядьте.

– Трус! – вскричал Огильви. – Неужели и пощечина не расшевелит тебя?

С этими словами он хотел было уже ударить своего собеседника, как вдруг между ними бросилась Фредегонда.

– Святой Элуа! – вскричала она. – Ссора в такое время и в моем доме! Я не верю своим глазам. Разойдитесь сейчас же, или я позову стражу. Вы думаете, что это только одни слова? А! Вы увидите. Мэтр Жак, – сказала она, обращаясь к швейцарцу, – это ваше дело. Восстановите порядок.

Мэтр Жак, польщенный вниманием своей непостоянной красавицы, вытянул руку и, не вставая с места, привлек к себе Огильви и отнял у него кинжал, как палку у ребенка.

Блунт, большой почитатель силы, не мог при этом не высказать своего одобрения.

– Я отдам ваше оружие, когда вы снова станете хладнокровны, – сказал мэтр Жак Огильви. – Клянусь бородой, – прибавил он, бросая презрительный взгляд на студентов, – я разрублю голову первому, кто возьмется за оружие.

Солдат, равнодушно смотревший на эту сцену, обратился к Фредегонде, когда она снова подошла к нему:

– Что за турнир, о котором болтали эти студенты? – спросил он. – Вы знаете, что я только что приехал в Париж с посланником короля Наваррского и не знаю никаких придворных новостей. Кто этот Кричтон? Что делает в Париже принц Мантуйский? И особенно: что послужило причиной их ссоры?

– Вы хотите, чтобы я отвечала сразу на столько вопросов? – отвечала, смеясь, Фредегонда. – Ваш вопрос о Кричтоне доказывает, что вы действительно не знаете Парижа. Кто он? Он мог бы быть принцем. Но, кажется, он просто шотландский дворянин. Во всяком случае, это самый красивый дворянин, какого я только видела. Сеньор Жуаез, д'Эпернон, Сен-Люк и другие любимцы его величества не могут сравниться с ним. Он так же умен, как и красив. Вчера у него был диспут с учеными университета, и он всех их заставил замолчать.

Сегодня он будет драться с Мантуйским принцем, и я уверена, что он и тут будет победителем. Ему стоит только заговорить, и вы немы, стоит взяться за шпагу, и вы побеждены, стоит взглянуть на женщину, и она падает в его объятия.

– А! Да он и в самом деле совершенство, – сказал с улыбкой солдат. – Но вы не сказали мне причины его ссоры с Гонзаго. Что это за причина? Расскажите мне о ней, любовь моя.

– Никто этого достоверно не знает, – отвечала таинственно Фредегонда. – Одни говорят, что это из-за какой-то итальянской любовницы (при этих словах молодой человек, сидевший около Огильви, вздрогнул). Другие говорят, что Кричтон открыл заговор против короля, в котором вместе с принцем замешаны Козьма Руджиери и одна знатная дама, имени которой никто не смеет произнести. Говорят также, что жизнь самого Кричтона два раза подвергалась опасности, во-первых, на банкете, где одна влюбленная в него знатная дама подлила в его вино яд.

– О какой знатной даме говорите вы? Конечно, не о королеве-матери?

– Пресвятая дева! Конечно, не о Екатерине Медичи! – вскричала, покатываясь со смеху, Фредегонда.

– Кто же тогда это?

– Вы очень любопытны. К чему вам знать, как королевы и другие знатные дамы мстят своим неверным любовникам?

– Ventre saint gris! Это интересует меня более, чем вы думаете. Вы знаете, что я служу Генриху Наваррскому. Вы, конечно, говорили не о его жене?

– Я не говорю о королеве Луизе, и вы легко можете угадать, о ком идет речь, – отвечала Фредегонда таинственным тоном. – Вам было бы что рассказать нашему великому Алькандру. И я думаю, он не стал бы бледнее вас, услышав эту новость.

– Черт возьми! – вскричал солдат, кусая губы. – Так из-за этого авантюриста Маргарита отказывается ехать к своему мужу?

– Конечно, Беарнец со своими псалмами кажется ей слишком печальным в сравнении с веселым красавцем Кричтоном. Но какой у вас, однако, серьезный вид!

– Вы способны всякого сделать серьезным, – отвечал солдат с неестественным смехом. – Наш добрый король Генрих огорчится этим не более меня. Но послушайте. Эти студенты все еще требуют себе вина. Позвольте мне сопровождать вас в погреб. Вам понадобится моя помощь, чтобы принести бутылки.

Фредегонда грациозно кивнула головой в знак согласия, и они направились к выходу, как вдруг швейцарец загородил дверь своей гигантской фигурой.

Фредегонда нахмурила брови, но сержант не тронулся с места.

– Товарищ, – сказал он, – если вы идете в погреб, я иду с вами.

– Но разве вы не замечаете, друг мой, – заметил солдат примирительным тоном, – что загородили дорогу.

– Гм! Может быть, – отвечал сержант, – но я не хочу расставаться с моей невестой.

– Мэтр Жак, разве я вам не говорила, что смотрю на послушание как на первую добродетель мужа, – сказала с рассерженным видом Фредегонда.

– Да!

– Так вернитесь на ваше место.

– Но я еще не имею чести быть вашим мужем.

– Если вы хотите когда-нибудь стать им, вы сделаете то, что я вам приказываю.

– У вас есть средство заставить меня повиноваться.

– Какое же?

– Назначьте день нашей свадьбы.

– Хорошо, через год. Согласны?

Метр Жак потряс бородой.

– Ну так через месяц?

И это не удовлетворило сержанта.

– Тогда через неделю?

Сержант, не говоря ни слова, отпер дверь, и пока солдат и Фредегонда, весело смеясь, выходили наружу, вернулся на свое место, насвистывая швейцарский марш.

– Вот благоразумный человек, – заметил солдат, запирая за собой дверь. – Нашему великому Алькандру следовало бы взять с него пример.

Возвратимся теперь к Огильви и его спутнику. Блунт по-прежнему обращал все свое внимание на еду, но аппетит шотландца сошел на нет. Он проглотил стакан вина и начал резать стол концом ножа. На вопросы Блунта он отвечал отрывисто и резко; было очевидно, что он чувствовал себя глубоко оскорбленным. Блунт не заметил или не хотел заметить этого и продолжал свой завтрак, кидая время от времени куски собаке. Джелозо, – а читатели без сомнения уже узнали в молодом соседе Огильви несчастную молодую девушку, – приблизилась в эту минуту к раздраженному шотландцу и тихо положила руку ему на плечо.

– Что вам надобно? – спросил Огильви, обращая к ней пылающее гневом лицо.

– Я хотела бы уйти отсюда, – сказала Джиневра. – Меня тяготит предчувствие близкого несчастья. У меня кружится голова от шума, и я боюсь, что эти злые студенты меня узнают. Кроме того, – прибавила она с легким оттенком упрека, – вы дурно исполняете наказ вашего патрона, вы должны были бы защищать меня, а не подвергать новым опасностям, затевая ссоры.