Уильям Гаррисон Эйнсворт - Заговор королевы

Пораженный столь суровым и комичным волнением шута, Генрих поначалу на минуту задумался, потом знаком подозвал к себе шотландца.

– Шевалье Кричтон, – сказал он ему, – я поручаю вам этот молитвенник. Потом я спрошу его у вас. Но будьте уверены, как и вы, господа, – прибавил он, обращаясь к своей свите, – что наши подозрения относительно нашего брата Анжу совершенно рассеяны герцогом Неверским. Я беру назад мое обвинение и прошу вас забыть о нем.

Ропот удивления и недовольства послышался среди придворных.

– Ваше величество! – вскричал Кричтон, не способный более сдерживать свое негодование. – Позвольте мне вызвать герцога Неверского и вырвать у него признание в измене.

– Это бесполезно, мой милый. Он совершенно оправдался передо мной.

– Вы обмануты этим хитрым итальянцем, государь! – вскричал с горячностью шотландец. – Он негодяй и изменник.

– Герцога здесь нет, мессир, – заметил Генрих, желая положить конец этому разговору.

– Когда он вернется, я брошу ему в лицо эти слова.

– Это мой долг! – вскричал Жуаез. – Вы довольно уже отличились. Пора и моей шпаге выйти из ножен.

– Я дал обет защищать его величество от всех изменников, – сказал Сен-Люк. – Я настаиваю на своем праве вызвать герцога.

– Это право принадлежит тому, кто первый встретит этого негодяя, – вскричал д'Эпернон, вонзив шпоры в бока своей лошади.

– Согласен! – вскричал Жуаез, следуя его примеру. – Мы увидим, кто кого опередит.

– Стойте! – сказал Генрих повелительным тоном. – Пусть никто из вас не трогается с места, если не хочет навлечь на себя наш гнев.

– Боже мой! – вскричал, кипя гневом, Жуаез. – Ваше величество милостивее к изменникам, чем к своим верным слугам.

– Подождите, дитя мое, – сказал Генрих с улыбкой. – Ваша преданность не будет забыта. Но пока мы запрещаем даже намекать на это дело. После банкета мы соберем совет, на котором будут присутствовать: ты, Сен-Люк, д'Эпернон, Кричтон и, мы надеемся, наш брат, король Наваррский. До тех пор смотрите за собой и обращайте внимание на ваши слова и поступки. Шевалье Кричтон, прошу вас на одно слово.

– Клянусь моим отцом-евангелистом, – заметил Сен-Люк, – я ничего не понимаю.

– И я тоже, – сказал д'Эпернон. – Генрих точно околдован. Он и хочет, и не хочет. Очевидно, он подозревает Невера, но не хочет обнаруживать своих подозрений.

– У него, без сомнения, есть причины быть осторожным, – заметил Жуаез. – Держу пари, что этот итальянец изменил своей партии и купил милость Генриха головами своих сообщников. Однако, я думаю, что вместо мирного состязания в ловкости при свете факелов у нас будет кровавая схватка на шпагах и алебардах. Тем лучше. Пусть погибнут Медичи и вся их шайка итальянских отравителей, попов и сводников. Если мы освободим Генриха от этого ярма, он, конечно, станет настоящим королем.

– А ты? – спросил, смеясь, д'Эпернон.

– Герцогом, может быть, – отвечал Жуаез. – А пока посмотрим на поединок двух опытных бойцов. Я надеюсь, что рога быка отомстят этой проклятой собаке за рану моей лошади.

– Нет, собака победит, держу пари на тысячу пистолей! – вскричал Сен-Люк.

– Принимаю это пари, – поспешно отвечал Жуаез.

– Взглянем прежде, в каком состоянии бульдог, – заметил д'Эпернон. – Он был, кажется, тяжело ранен одним из солдат.

– Это не помешает ему драться, – сказал Сен-Люк. – Эти собаки самые храбрые животные на свете, они дерутся до последнего издыхания.

С этими словами все трое направились к англичанину, у ног которого лежал Друид.

– Что думаете вы обо всем этом, Росни? – спросил Генрих Наваррский своего советника.

– Тут затевается какое-то вероломство, государь, – отвечал, нахмурив брови, барон, – Валуа или злодей, или дурак, а может быть, и то и другое.

– Ясно, что собирается буря, – заметил Бурбон, – но она пройдет над нашими головами, не причинив нам вреда. Может быть, она облегчит наше бегство.

– Да, это возможно, – сказал Росни.

В это время Генрих III беседовал с Кричтоном.

– Берегите этот молитвенник, – говорил он, продолжая свои наставления, – как вы сохранили бы письмо той, которую любите, как вы хранили бы прядь ее волос или очаровательный амулет. Мы скоро, может быть, спросим его у вас.

– Я буду беречь его, как честь той, которую я люблю, государь, – отвечал гордо Кричтон. – Его отнимут у меня только вместе с жизнью.

– Когда кончится бой быка с бульдогом, – продолжал Генрих, – выходите тайно из Лувра и ступайте в отель Невер. Вот наша печать. Вы покажете ее первому попавшемуся офицеру нашей гвардии, и вам будет придано столько солдат, сколько вам покажется нужным. Арестуйте принца Винченцо…

– Государь!

– Не прерывайте меня. Арестуйте его и велите перенести на носилках во дворец. Я дам распоряжение страже о том, что с ним делать. Исполнив наше поручение, приходите к нам на банкет.

– Государь, – сказал Кричтон, бросая на короля пылающий взгляд, – я буду повиноваться вам, что бы вы мне ни приказали. Но я хотел бы посоветовать вам принять совершенно противоположные меры. Мне нетрудно угадать ваши намерения, они недостойны внука Франциска I и сына Генриха II. Сорвите маску с изменников, и пусть они погибнут смертью, которую заслужили. Разрубите шпагой сети, которыми они вас хотят опутать. Но не прибегайте к этой вероломной политике, к измене против измены, где тот, кто выигрывает – теряет, или вы обнаружите, но будет уже поздно, что вы далеко не так посвящены в ее тайны, не настолько освоились с ее хитростями и уловками, как коварная королева, против которой вам придется бороться.

– Мы увидим, – отвечал с горечью Генрих. – Но теперь я требую от вас послушания, а не советов.

– Quidguid delirant reges… – крикнул Шико, незаметно проскользнувший к королю. – Я, более чем когда-либо, убежден в мудрости мудреца, сказавшего, что короли – дураки, а дураки – короли.

В эту минуту рев быка и рукоплескания зрителей возвестили о появлении на арене нового бойца.

В прежние времена зверинец считался необходимой принадлежностью королевского двора. Начиная с царствования Карла V, на улице Фруаманто позади Лувра находилось здание, в котором помещались львы короля. Когда старый дворец королей Франции был частично разрушен и уступил место великолепному сооружению, воздвигнутому на его месте Пьером Леско и известному теперь под именем старого Лувра, зверинец, перенесенный в один из внутренних дворов, был значительно расширен Франциском I и старательно содержался его наследниками. Там в торжественных случаях происходил бой между дикими зверями, возрождавший в некоторой степени жестокость римского амфитеатра.

Бесчеловечный Карл IX, в котором, казалось, жила душа Нерона, часто ездил туда со своими фаворитами, чтобы удовлетворить свою ненасытную жажду крови. Там собирались блестящие толпы зрителей, и мужество рыцаря подвергалось тут жестокому испытанию, когда дама его сердца бросала на арену перчатку, желая, чтобы она была ей возвращена.