Густав Эмар - Вождь окасов

Наконец спокойствие восстановилось; любопытство было удовлетворено, и апо-ульмен, голос которого до сих пор нельзя было расслышать посреди шума, мог восстановить порядок в толпе и заставить молчать. Валентин взглянул на свою публику с видом удовольствия. Теперь индейцы находились под влиянием чар; самые недоверчивые из них были побеждены. Все ждали с нетерпением, чтобы он продолжал свои опыты.

– Теперь, – сказал Валентин, ударив по столу ножом, – в особенности замечайте все то, что я буду делать. Сварить яйцо всмятку для меня игрушка, но приготовление яичницы требует старательного изучения, если хочешь достигнуть в этом случае той оконченности, той мягкости и того совершенства, которые так ценятся истинными знатоками; я сделаю вам яичницу со свиным салом, то есть блюдо самое изысканное во всей Вселенной. Объясняя вам, как приготовляется это блюдо, я в то же время буду показывать на деле. Слушайте же меня и смотрите как я буду обращаться с различными снадобьями, которые входят в состав приготовления этого блюда. Чтобы сделать яичницу со свиным салом, требуется: свиное сало, яйца, соль, перец, петрушка и коровье масло; все эти вещи лежат на столе, как вы видите; теперь я их смешаю.

Говоря это, Валентин с неимоверной ловкостью и чрезвычайной быстротой начал приготовлять чудовищную яичницу, по крайней мере из шестидесяти яиц. Все это делал он с удивительной непринужденностью. Интерес индейцев был живо возбужден; энтузиазм их обнаруживался прыжками и хохотом, и наконец решительно дошел до крайней степени, так что топанье ногами, крики и вой сделались страшны, когда они увидали, что Валентин схватил сковороду рукой и подбросил четыре раза яичницу на воздух, по-видимому, без всякого усилия и с непринужденностью опытного повара.

Как только яичница была готова, француз положил ее на деревянное блюдо и уже хотел отнести ее к апо-ульмену, но тот, разлакомившись от яйца всмятку, избавил молодого человека от излишнего труда; забыв всякое приличие, дикарь бросился к столу, а за ним и все ульмены.

Успех парижанина был огромный; никогда никакой повар не имел такого триумфа. Валентин, скромный как все люди с истинным дарованием, уклонился от почестей, которые хотели ему воздать, и поспешил укрыться со своим другом в жилище Трангуаля Ланека.

На другой день после этого достопамятного события, в ту минуту, когда молодые люди приготовлялись выйти из хижины, в которой жили вместе, хозяин явился к ним в сопровождении Курумиллы. Оба вождя поклонились, сели на землю, заменявшую пол, и закурили трубки. Луи, привыкший к церемонному обращению ароканов и убежденный в том, что индейцы пришли к ним с каким-нибудь серьезным известием, сел так же как и его молочный брат и терпеливо ждал, чтобы они заблагорассудили объясниться. Когда трубки были добросовестно выкурены до конца, вожди вытряхнули пепел на ноготь, вытерли трубки о кушаки, обменялись взглядами, и Трангуаль Ланек сказал:

– Мои бледнолицые братья еще намерены ехать?

– Да, – отвечал Луи.

– Разве они не довольны индейским гостеприимством?

– Напротив, вождь, – отвечали молодые люди, дружески пожимая ему руку, – вы обращались с нами как с детьми племени.

– Зачем же вы нас оставляете? – возразил Трангуаль Ланек. – Человек знает что теряет, но знает ли он что найдет?

– Вы правы, вождь, но вам известно, что мы приехали сюда с целью посетить Антинагюэля, – сказал Луи.

– Брат мой с золотистыми волосами, – сказал вождь, так называвший Валентина, – решительно имеет необходимость его видеть?

– Решительно, – отвечал молодой человек. Вожди снова разменялись взглядами.

– Он его увидит, – продолжал Трангуаль Ланек. – Антинагюэль теперь в своем селении.

– Хорошо! – сказал Валентин. – Завтра мы пустимся в путь.

– Мои братья уедут не одни.

– Что хотите вы сказать? – спросил Валентин.

– Индейская земля не безопасна для бледнолицых; брат мой спас мне жизнь, и потому я поеду с ним.

– Брат мой сохранил мне друга, – сказал Курумилла, молчавший до сих пор, – поэтому я тоже поеду с ним.

– Что вы это, вождь, – возразил Валентин, – мы путешественники, которыми случай играет по своей воле; мы не знаем, что готовит нам судьба и куда она поведет нас, после того как мы увидимся с человеком, к которому мы посланы.

– Что за нужда, – отвечал Курумилла, – мы поедем туда, куда поедете вы.

Молодые люди растрогались этой чистосердечной и наивной преданностью.

– О! – вскричал Луи восторженно. – Это невозможно, друзья мои... подумали ли вы о ваших женах, о ваших детях?

– Жен и детей будут беречь наши родственники пока мы не вернемся.

– Мои друзья, мои добрые друзья, – сказал Валентин с волнением, – мы не согласимся на это для вашей же собственной пользы; я уже вам сказал, что мы сами не знаем, что ожидает нас и что мы будем делать; позвольте нам ехать одним.

– Мы поедем с нашими бледнолицыми братьями, – отвечал Трангуаль Ланек тоном, не допускавшим возражений, – братья мои не знают в пустыне четыре человека составляют силу; двое же легко могут погибнуть.

Французы не старались сопротивляться долее и приняли предложение ульменов, тем более, что понимали как нельзя лучше, до какой степени могут быть им полезны эти люди, привыкшие к лесной жизни, знавшие все ее тайны и изучившие ее досконально.

Вожди простились со своими гостями, чтобы приготовиться к отъезду, который был назначен на следующий день.

На восходе солнца Луи, Валентин, Трангуаль Ланек и Курумилла выехали из селения верхом на превосходных лошадях той арабо-андалузской породы, которую испанцы ввезли в Америку. Верный Цезарь бежал рядом со всадниками. Все члены племени вышли из своих хижин провожать их и беспрестанно кричали им вслед:

– До свидания! До свидания! Добрый путь! Добрый путь!

Простившись с этими добрыми людьми, четверо путешественников поехали к селению Черных Змей и скоро исчезли в бесчисленных горных ущельях.

В том состоянии анархии, в которое была погружена Чили в то время, когда происходила описываемая нами история, в стране было много разнородных партий; каждая действовала в тайне, стараясь всеми мерами захватить власть.

Бустаменте, как мы уже объяснили это выше, мечтал ни больше ни меньше как о протекторате конфедерации, основанной по образцу Соединенных Штатов. Мрачные Сердца, единственные истинные патриоты этой несчастной страны, стремились только к одной цели: они хотели, чтобы правительство приняло более человеколюбивые законы, но нисколько не желали уничтожить его, убежденные в том, что революция может повредить общему благосостоянию нации.