Николай Энгельгардт - Граф Феникс

– Я совет ваш весьма к сердцу принимаю, – отвечала императрица. – Впрочем, в пределах империи уничтожила я звание раба. Только в попечении находятся крестьяне у господ своих, и поверьте, многие живут не скудно. Но теперь не о том у нас речь. Вы назвали себя монархом области духов. Так любопытно узнать, какова власть этих воздушных монархов и на что она простирается?

– Как адепт сокровеннейших знаний могу даже воскресить мертвого, – важно сказал Калиостро.

– Совершенно обратно нам, земным монархам. Мы воскресить умершего не можем, но зато нам дана власть живых отправлять в царство мертвых.

При этих словах лицо императрицы выразило такое грозное величие, что магик ня мгновение растерялся, побледнел и затрепетал.

Но тут же овладел собой и нашелся.

– Всему свету, однако, известно, что ваше величество всеми силами остерегаетесь часто пользоваться этой властью! – с льстивой улыбкой сказал он.

– Да, кроме немногих злодеев, казнь в империи нашей, благодарение Богу, совершенно не применялась в наше царствование. Но скажите, почтенный монарх духов, какими еще прерогативами вы наделены?

– Обладая тайной превращения металлов, могу простой свинец превратить в высокопробное золото, – отвечал Калиостро.

– Свинец в золото? Только-то? Но я, бедная российская императрица, могу простую бумагу в золото превратить. Для этого нужно лишь изобразить мой портрет. Подданные мои так меня любят, что охотно в торгах берут такую бумагу в означенной на ней цене.

– Действительно, тут власть вашего величества огромна! Но повелители духа часто самих земных монархов на престол возводят. Вот, например, граф де Сен-Жермен, – продолжал Калиостро, и глаза его, вынырнув из-под бровей, заметались. – Я слышал от него о многих услугах, оказанных им одной принцессе в достижении трона. Перстень, сияющий на руке моей, вручен мне им.

Едва Калиостро произнес эти слова, лицо Екатерины побледнело и застыло, как гипсовая маска. Но тут же чудесно преобразилось. С самой милостивой, обворожительной улыбкой государыня сказала магику:

– Весьма довольна знакомством, граф. Беседа с вами столь же приятна, сколь и поучительна. Но хозяин сей дачи меня ожидает. Не имею времени с вами дольше оставаться. Но скоро пришлю вам своего хорошего приятеля, Степана Ивановича. Через него я буду иметь о вас полные сведения. Прощайте! – милостиво кивнув, императрица вышла из пагоды, в то время как несказанно обрадованный счастливым оборотом беседы итальянец, осчастливленный представившейся возможностью через доверенное, близкое к российской императрице лицо с ней сноситься, провожал ее нижайшими поклонами.

Государыня вышла из пагоды, улыбаясь. Лев Александрович видел, что магик снискал благосклонность великой монархини. В самом деле, государыня изволила справляться, где живет граф Калиостро.

Лев Александрович сообщил, что светлейший князь Потемкин поместил магика и его жену в одном из своих петербургских домов и что слух прошел, будто светлейший прелестями Калиостерши сильно прельщен. Это, видимо, весьма заинтересовало императрицу. Она продолжала спрашивать обо всем, что только было известно Нарышкину о приключениях Калиостро в столице, о различных исцелениях и чудесах, показанных им.

– Из интереса вашего к сему кудеснику, – заметил Нарышкин, – должно ли думать, государыня-матушка, что граф перед вашим величеством отличился.

– И весьма, – сказала государыня и попросяа вести ее на дачу.

Когда императрица, Корсаков, Нарышкин и его дочери проследовали живописной дорожкой между молодыми березовыми рощами к храмоподобному летнему дому с колоннадами, портиками, светлому и веселому, соответствующему живому и блещущему юмором характеру обитавшего в нем вельможи, Калиостро, очень довольный свиданием с монархиней и не сомневаясь в благоприятном впечатлении, произведенном на нее, вышел из китайской пагоды и прошел в соседний павильон, чтобы переодеться там в обыкновенное платье. Его ждала госпожа Ковалинская. Она бросилась к нему в крайнем возбуждении, торопясь узнать, каково было свидание «божественного» с премудрой северной Семирамидой. Калиостро самодовольно улыбнулся.

– Должен признать, – сказал он, – что успех превзошел самые смелые ожидания. Беседа наша продолжалась добрых полчаса; императрица говорила со мною, как с равным.

– О, эта великая душа почуяла другую великую душу! – восторженно вскричала Ковалинская. – Гений узнал гения! Но о чем, скажите, вы говорили с царицей?

– Я преподал ей некоторые великие истины, – важно отвечал магик, – открыл великие тайны царства духов. Монархиня преклонилась пред высшей властью адептов. Она постигла, что власть земных царей не может сравниться с той, которую дает адепту посвящение в божественные откровения магии.

– Ужели государыня согласна быть посвященной?

– Нет. До этого еще не дошло. Я только говорил ей о необходимости прекратить унижающее человеческое достоинство рабовладение в России.

– Божественный! Не напрасно ли вы с этим поспешили? – сказала Ковалинская. – Пожалуй, государыня сообщит об этом своим вельможам, и они вас возненавидят. Ведь «души» – главное их богатство.

– Императрица выслушала меня благосклонно. Вельможи мне не страшны, рае я снискал благоволение их повелительницы.

– Они найдут тысячи способов вам повредить, раз дело идет о главном интересе их корыстолюбия. Но что еще говорили вы государыне?

– Весьма многое. Достаточно сказать, что еще две или три таких беседы, и я не сомневаюсь, что императрица согласится принять звание гроссмейстерины великого египетского масонства для стран, ей подвластных. Тогда можно будет сказать, – улыбаясь при воспоминании о приеме в Гатчине, говорил магик, – что наше дело в шляпе… Но какая разница между принцем Полем и его великой матерью! В то время, как принц Поль принимает меня с каким-то ослиным дрессировщиком, подобно фокуснику или продавцу эликсиров, причем издевается надо мной, делая непристойное предложение весьма грубо и совсем неостроумно, великая монархиня со мной беседует, как с равным, совершенно понимает величие духовного осенения, надо мною почившего, и готова проникнуться моими наставлениями!

– Любезнейшая сестра и духовная дочь моя! – продолжал Калиостро, понижая голос. – Не доказывает ли прием, оказанный мне в Гатчине, справедливость слухов о неуравновешенности натуры принца Поля, о склонности его к странностям, о некотором расстройстве воображения?

– Я уже говорила вам, отец мой и брат души моей, что нельзя судить по наружности. Цесаревич Павел Петрович предан магии, духовызыванию и тайным знаниям. Итак, прием, оказанный вам, может быть, только тактическая хитрость в отношении императрицы-матери. Цесаревич не знал, как посмотрит его державная родительница на сближение с вами, и скрыл истинное расположение чудаческой выходкой.