Виктория Старкина - Сага вереска

Ночью во дворе горели костры, гудел праздничный пир. Кругом были расставлены деревянные скамьи, а сидевшие на небольших сидениях скальды наперебой состязались в умении складывать висы и играть на своих инструментах. Столы ломились от блюд, в основном это было жареное мясо, да рыба, а кувшинов со сладким хмельным медом и котлов с пивом – и вовсе приносили не счесть!

Гости были уже порядком навеселе, молодые юноши и девушки с веселыми криками водили хороводы вокруг костров, а после кое-кто затеял прыгать через огонь. Смельчаки разбегались и сигали сквозь пламя, сжигая свои прошлые неудачи, болезни, невзгоды. Сам же конунг сидел во главе стола, рядом с матерью, кюной Ингрид и знатными ярлами. Только принца Олафа не было рядом, да и понятно, танцует где-то с молодежью, чего взять с юнца!

– За богов, которые подарили нам столь славную победу! – крикнул немолодой уже Сигурд-ярла, приходившийся конунгу двоюродным братом и снова все наполнили чаши, а кто-то выкрикнул:

– За нашего конунга! За Онна, не ведающего поражений!

Тот хлопнул крикнувшего по плечу, опрокинул еще одну чашу с медом и с беспокойством огляделся. Куда подевался брат? Почему его нет рядом? Не слишком ли увлечен танцами, разве не интересны ему речи воинов, побывавших в походах!

Бломме отправили на кухню, принести еще меда, который заканчивался на удивление быстро: служанки бегали туда-сюда, – и, в полной темноте, разыскав наконец тяжелый кувшин и подхватив его, девушка медленно двинулась по коридору к выходу, ориентируясь на отблески костров, да на гомон веселых голосов. Только бы не споткнуться и не разбить, строгая кюна ей спасибо не скажет! Так отчитает, что мало не покажется! Чья-то тень возникла на пути, кто-то преградил дорогу, и девушка испуганно вскрикнула, чуть не расплескав медовый напиток.

– Не бойся, – раздался тихий ласковой голос, и она к своему удивлению узнала принца Олафа. – Не бойся, моя Бломме!

Тот явно перебрал хмельного и теперь плохо владел собой: в его движениях появилась излишняя оживленность, а голос звучал иначе, как если бы слова давались с трудом.

– Я ничего тебе не сделаю.

– Принц Олаф? – девушка уже оправилась от первоначального испуга, и ее голос звучал теперь спокойно и даже немного дерзко, – Что ты делаешь здесь в темноте, один?

– Искал тебя.

– Зачем?

– Хочешь танцевать? – он протянул ей руку, – Я возьму тебя в наш круг!

– Как смешно будет выглядеть служанка, танцующая со знатью, – рассмеялась Бломме, но ее смех звучал невесело.

– Бломме, почему ты упрямишься? – вдруг неожиданно тихо спросил он, опуская руку, – Почему все время отказываешь мне? Взгляни во двор! Слышишь, как дружина горланит песни? Они выпили не так уж мало сегодня, празднуя свою победу! Хочешь отказать в благосклонности принцу и подарить ее кому-то из этих пьяных мужланов?

– Один из них назовет меня женой однажды, тот, кого выберу сама, – твердо ответила девушка. – А то, что предлагаешь ты, недостойно честной девушки, принц.

– Почему же? – нахмурился он, – Или принц плохая пара для тебя? Ты найдешь в лучшем случае земледельца, как твой отец. А скорее всего, достанешься на таком же празднике какому-то подвыпившему воину, который заметит твое хорошенькое личико. Вряд ли можешь рассчитывать на кого-то получше!

– Если я кому и достанусь, то лишь смелому воину! – резко перебила девушка. В темноте ее глаз не было видно, но можно было догадаться, что в них загорелся гнев.

– А я не такой? – спросил Олаф, вдруг резко хмелея от меда, выпитого ранее.

– Назови мне сражения, которые выиграл? – Бломме наклонила голову и взглянула на него с вызовом, в ее голосе отчетливо прозвучала насмешка, и тут Олаф ни на шутку разозлился – она попала в самое больное место. Да, он не был в сражениях. И пусть он принц, пусть красив, как сам Бальдр, но уступает любому из тех пьяных вояк, изуродованных шрамами, что сидят за столом, потому и не хочет быть среди них!

– Что ж, иди! – юноша, покраснев от досады, посторонился, давая дорогу, – Я посмотрю, где ты его найдешь, замарашка!

– Посмотрим, принц! – с не меньшей досадой крикнула ему Бломме, а после вышла на улицу и отнесла кувшин на стол. Несколько парней-хирдманов подбежали к ней, пытаясь затащить в круг танцующих, но девушка вырвалась и спряталась в тени. После неожиданной стычки ей не хотелось ни танцевать, ни праздновать. Хотелось пойти спать, но кто-то же должен потом убрать остатки еды…

И она продолжала тихо стоять в стороне, наблюдая за веселившимися сородичами. На вертелах жарились туши баранов, их жир стекал прямо в костер, от чего повсюду раздавался веселый треск, а аромат жареного мяса был так силен, что его почувствовали и горные тролли по ту сторону перевала! Бломме вздохнула. Ей не хотелось ни пить, ни есть, ни танцевать, ее лихорадило, а щеки горели. Значит, вот как она ощущается, первая любовь? Но нет, он не для нее, это же ясно, он развлечется и забудет, а вот она – не забудет никогда. А может, проще сделать так, как он просит? Прийти ночью к дубу? А после – прыгнуть с утеса, в Сванфьорд, и пусть морские великаны примут ее в свои чертоги… Зачем мир так жесток? Почему в нем есть принцы и служанки? Почему есть такие, как он? Его род идет от темных альвов, это видно. Неспроста его неземная красота. Неспроста чудесные победы и неуязвимость его брата! Да и кюна Ингрид, наверняка не из обычных людей, есть что-то такое в ее глазах…

Была уже глубокая ночь, когда служанки закончили работать и скрылись в доме. Бломме осталась последней, она привыкла задерживаться позже других, всегда ей казалось, что можно убрать еще лучше, вымыть еще чище! Наконец, с удовлетворением оглядев двор, она отправилась внутрь. Смятение после пережитого этим вечером не оставило ее, сон бежал прочь, и девушка задумчиво остановилась у темных ступеней. Она закусила губу, с досадой воспоминая сегодняшний разговор с Олафом и грубости, что тот сказал ей. Он бы не посмел так говорить, не будь она простой служанкой! С другой стороны, надо признать, что и она проявила мало почтения и была слишком дерзка с принцем. Не был бы он так великодушен, ей бы несдобровать! Но что еще сделать, чтобы Олаф перестал мучить ее? Она нервничала, сердилась на себя, на него, потом, не в силах пойти в девичью, долго смотрела на бледно-желтую луну, а после отправилась в кухню, набрать воды.

Выпив холодной воды и умывшись, девушка, наконец, почувствовала себя лучше, начала успокаиваться и уже шла к девичьей, где ночевали служанки и рабыни, когда дверь рядом вдруг распахнулась, и в темноте Бломме увидела конунга. Он стоял со свечой в руке, в простой белой рубахе, и недовольно щурился: шаги привлекли его внимание.