Поль Феваль - Карнавальная ночь

Но надежда грела: Жулу будет адвокатом! Не такое уж это дурацкое занятие. Надо же беречь и охранять Закон. А выборы! Кретьен Жулу уже немножко депутат по праву рождения! Напыщенные заводчики больше не посмеют сказать о нем «недоросль-недоучка». Недоучка? Черта с два! Жулу обучается в самой столице! Целых три года! Каждый год обходится в двенадцать сотен франков, всего выходит три тысячи шестьсот франков. Посторонитесь, богатые заводчики! У Жулу большое будущее. На смену пике пришло перо. Открывайте шире двери: Жулу идет!

Да что там три тысячи шестьсот франков! А восемь лет в колледже в Ванне по семьсот франков в год – сочтите-ка! А тысяча франков, что отвалили молодцу, который, загримировавшись под Жулу, сдал за него экзамен на степень бакалавра! А поборы в святая святых – на факультете права! А разорительные экзамены! А суммы, отправленные тайком матерью-графиней! Что и говорить, Жулу оказался бесценным животным, ослом стоимостью по меньшей мере пятнадцать тысяч франков. За эти деньги можно было выдать замуж обеих дочерей, купить ферму или пожизненную ренту. Но, взвесив все «за» и «против», решили сделать ставку на великое будущее Жулу, пусть даже для этого пришлось бы снять последнюю рубашку, и, как ни странно, оказались правы, в чем нам еще предстоит убедиться.

Однако занимая столь исключительное положение в семье, Жулу вовсе не возгордился. Наезжая в родительский замок, он легко сходился с субретками, обутыми в деревянные сабо, и занимал деньги у Иомика, главного конюха, получавшего жалованье аж 36 франков в год!

Все тайное становится явным: к концу третьего года обучения праву выяснилось, что адвокат из Кретьена не получился. В замке Бреу с ужасом осознали, что пятнадцать тысяч франков были потрачены впустую. Жулу вел в Париже жизнь Полишинеля. Он отлично играл в пульку, но более никаких талантов не проявил. Он наделал долгов. Бедная мать выплакала все слезы, дочки вставляли через слово душераздирающее «мы же говорили». А добрый знакомый, ссужавший семью деньгами, послал свое письменное проклятие, даже не заплатив за почтовую марку.

Такова история Кретьена Жулу, «дурака» при ослепительной Маргарите. Разумеется, в этой истории нет ничего оригинального. На почве Латинского квартала, студенческой вольницы, такие типы произрастают дюжинами. Из них получаются вечные студенты, любимая пожива авторов водевилей. Когда смотришь водевиль про такого бедолагу, животики можно надорвать от смеха.

Да только Жулу был не совсем обычным недоучившимся студентом. Он по-прежнему оставался деревенским жителем, поместным дворянчиком, стражем бретонской чести, любителем сидра и отважным волокитой. Он был из тех, что, напившись, валяются в придорожной канаве, хмельные и блаженные. Но в парижской грязи эти дикие волки не могут спать, здесь они пьянеют иначе. Порою их начинает лихорадить, и они впадают в ярость.

Как ни удивительно, но в глубине души толстокожего Жулу хранились смутные воспоминания о доме, о родине. Случалось, он вставал на защиту слабого, он снимал шляпу, проходя мимо церкви, и его глаза наполнялись слезами, когда он вспоминал о матери.

Если бы нашлась твердая рука, которая взяла бы его за холку и крепко держала, возможно, этот волк превратился бы в добропорядочного пса, и даже в стоящего пса, ибо был породист.

Но он уже попробовал кровь на вкус и за жалкую смехотворную плату. Тогда он еще не помышлял зарабатывать на жизнь разбоем.

Однажды вечером на веселой парижской пирушке за сотню устриц и столько трюфелей, сколько могло вместить брюхо пулярки Кретьен Жулу Плесган, виконт дю Бреу, бился не на жизнь, а на смерть с лейтенантом морского флота. Лейтенант был бретонец, как и Жулу, и столь же упрямый и отчаянный. Оружием был выбран морской офицерский кинжал, шпага оказалась чересчур длинна.

Бойцы «атаковали друг друга» – выражение, столь полюбившееся господам студентам, – на мраморном столе шумного кабачка, с 1830 по 1840 год осквернявшего благопристойность площади Медицинского факультета и прозывавшегося «Таверной».

Стол был достаточно широк, чтобы служить пьедесталом этой группе гладиаторов. Дуэль получилась замечательной, в ней не были забыты правила и справедливость, но больше, пожалуй, пеклись об искусстве литографии, когда изображение наносится на камень. Кончилось тем, что моряк пал с продырявленной грудью. «Таверну» закрыли. Жулу укрылся в доме Маргариты. Так оно и должно было быть: именно Маргарита пообещала Жулу сотню устриц и трюфели. Моряк чем-то ее обидел.

Живя у Маргариты, Жулу совсем опустился. Он сделался прислугой нашей красавицы… и ее хозяином. Поговорим о Маргарите.

Откуда же явилась Маргарита? Бордо дал миру немало знаменитостей. Маргарита любила причесываться на очаровательный манер бордоских девиц. Она умела с особым шиком повязать на голове кисейный платочек. Но говорила она и особенно писала иначе, нежели бордоские гризетки, а ее блестящие успехи в игре на фортепьяно свидетельствовали о серьезных занятиях. Так откуда же она явилась в Париж?

Из Бордо и других мест. Путешествовать не запретишь.

Маргарита лгала, когда утверждала, что ее отец был полковником. Пехотный лейтенант Садула, добывавший новые эполеты на поле боя, а потому медленно продвигавшийся по службе, привез в 1811 году из Испании молоденькую арагонку. В полку ее встретили с распростертыми объятиями. Арагонка, как и почти все ее соотечественницы, была доброй девушкой. Все восхваляли ее до небес, начиная с младших офицеров, только что вышедших из военного училища, и кончая толстым майором, человеком солидным и влиятельным. Однако лейтенант Садула на ней женился. В конце 1812 года молодая жена произвела на свет девочку, которой толстый майор, ее крестный, дал имя Маргарита Эме.

Лейтенант Садула благополучно скончался, где и когда – у его жены не было времени выяснять. Она была занята ведением хозяйства в доме толстого майора, вышедшего в отставку в 1816 году. Майор оказался хорошим крестным, он поместил девочку в один из отличных пансионатов, коими изобиловали окрестности Экуана и Вилье-ле-Беля. После чего арагонка и майор рассорились. Майор женился, арагонка же пошла по рукам, в полной мере испытав превратности судьбы.

Майским утром 1827 года толстый майор с супругой явились в пансионат. Они были женаты уже шесть лет, но детей у них не было. Майор, умело дергая за разные ниточки – то указывая на свой преклонный возраст, прибавляя при этом, что и супруга его с годами не молодеет, то жалуясь на одиночество и скуку в доме – подвел жену к решению удочерить Маргариту Эме, подававшую, по мнению любящего крестного, большие надежды. И он не ошибся, Маргарита Эме даже превзошла его ожидания. Переступив порог приемной пансионата, толстый майор узнал, что накануне вечером его крестница сбежала с учителем музыки, также весьма многообещающим молодым человеком.