Поль Феваль - Карнавальная ночь

Не ожидайте от таких, как Ленуар, безоглядной щедрости. Для них щедрость равносильна воровству. Великое множество больных нуждается в их помощи!

Сделав вид, что подошвы его сапог достаточно подсохли, Ленуар собрался отойти от камина, но в этот момент он заметил миниатюру, висевшую справа от маленького, изрядно облупившегося зеркала. На миниатюре был изображен мужчина в военной форме с генеральскими эполетами.

Доктор Ленуар положил еще один двойной луидор рядом с первым и сказал:

– До свидания, мадам. С этих пор я ваш друг. Я навещу вас.

Он вышел, было слышно, как он торопливо спускался по лестнице.

На щеках больной выступил легкий розовый румянец.

– Делакруа – художник-романтик, Ленуар – врач-романтик! Эжен Делакруа! Абель Ленуар! Их величают по имени и фамилии, как же, ведь они модные знаменитости! В моем присутствии Ленуар постеснялся, но обычно он берет десять франков за визит. Мне же платят по четыре франка, сегодня я уже обошел двадцать больных. А расходы? Огромные расходы, из-за них я не могу позволить себе… вы меня понимаете, мадам?

– Если где-нибудь в этом доме и завалялись деньги, то они могут быть только вон там, на камине, – с невыразимой усталостью перебила его Тереза. – Возьмите их и более не утруждайте себя визитами сюда. – И она откинулась на подушки.

Доктор Самюэль направился к камину. При виде двух больших золотых монет его глаза радостно заблестели.

– Конечно, сударыня, – воскликнул он, – конечно же, я вернусь. Я не из тех, кто бросает бедных клиентов на произвол судьбы! Платите вы немного, но я не в обиде. Не требовать же с вас десять франков – это чистое вымогательство! До свидания, милейшая сударыня. Рецепт пошлите к моему аптекарю, к другому не обращайтесь… Десять франков за визит – вот уж поистине возмутительно!

С этими словами доктор Самюэль закрыл за собой дверь. Больная осталась одна. В наступившей тишине стал слышен шум, доносившийся с улицы. День угасал, улицы были полны народа, наступал последний вечер карнавала. Веселые крики и смех тонули в общем гаме и грохоте, время от времени все перекрывал отрывистый хриплый звук карнавального рога.

Примерно через четверть часа больная повернула голову и села в постели.

– Как запаздывает Ролан! – пробормотала она. – Должно быть, уже пятый час. Нотариус закроет контору!

Не без усилия, стоившего ей приглушенного стона, она вытащила из-под подушки бумажник из юфти. Несколько безвкусное обилие потускневшей позолоты свидетельствовало о том, что он был сделан в Германии. Прежде чем открыть, Тереза поцеловала бумажник.

На лихорадочно блестевшие глаза больной набежала слеза и тут же высохла.

В бумажнике лежало двадцать купюр по тысяче франков. Тереза медленно пересчитала их. Исхудавшие прозрачные пальцы дрожали, касаясь шелковистой бумаги. Вытащив последнюю купюру, она сложила их одна к одной и снова пересчитала.

– Да смилостивится над нами Господь! – прошептала она.

Внезапно ее взгляд прояснился. Она сунула бумажник под одеяло, и ее губы беззвучно произнесли: «Ролан».

Кто-то поднимался по лестнице, перемахивая через четыре ступеньки. Отворилась соседняя дверь, но не та, в которую прежде стучал доктор Ленуар.

– Что ты опять задумал, негодник? – спросил ворчливо-ласковый голос.

– Это Буридан, – ответил другой голос. – Спрячьте его, пожалуйста. Я им очень дорожу, если с ним что случится, я сойду с ума.

Этот приятный голос принадлежал юноше, счастливому и гордому, радостно идущему навстречу жизни и умеющему за себя постоять.

Мгновение спустя дверь в комнату больной резко, но бесшумно отворилась. Последние лучи заходящего солнца осветили великолепного молодого человека, высокого, хорошо сложенного, с красивым и мужественным лицом под густыми каштановыми волосами, фанфарона и скромника, умницу и простака, добряка и насмешника, если судить по его живой подвижной физиономии. Короче говоря, перед нами был образец молодого человека, – тип, редкий в Париже, – с королевским великодушием вобравший в себя все то, что свойственно молодости: страстные увлечения, дерзкие выходки и беззаботное веселье. Мать души в нем не чаяла, и не только она.

Ролан в два приема пересек комнату. Двигался он размашисто, но мягко, как лев. Подпрыгивая, он производил не больше шума, чем резвящийся младенец.

– Добрый вечер, матушка, милая моя, – сказал Ролан, опускаясь на колени перед кроватью и прижимаясь алыми юными губами к холодным бескровным рукам. – Я немного опоздал, правда? Но ты ведь не сердишься на меня, добрее тебя нет никого на свете. Поцелуй меня.

Он подставил свой лоб матери, та улыбнулась, и взгляд ее озарился небесной радостью.

– Так вот, матушка, тебе не за что меня ругать, – продолжал молодой человек. Благодаря необыкновенному обаянию его детская манера говорить приобретала мужественность и очарование. Видимо, он принадлежал к той породе людей, которые всегда на коне, несмотря на нелепость или причудливость их поведения, подобно Митридату, не верившему в отравителей. – Я мчался из мастерской сломя голову, но повстречал доктора Ленуара.

И мы, конечно, разговорились о тебе, моя дорогая матушка! Поэтому я и опоздал.

– А Буридан? – вполголоса спросила больная.

– Ах так! – воскликнул Ролан, смеясь и краснея. – Ты все слышала. Да, это правда, у меня есть Буридан… Настоящий Буридан, мне дал его хозяин. Он – колдун, он прочел по моим глазам, что я заболею смертельной болезнью, если хотя бы раз не надену на карнавал костюм бравого солдата Буридана, восхитившего весь мир!

И, надсаживая голос, как было принято у актеров того времени (несчастные, они до сих пор не оставили эту манеру!), Ролан взвыл, забавно подражая интонациям Бокажа, непревзойденного исполнителя романтической драмы:

– Великолепно, Маргарита! Ты одержала победу. Но отмщение за мной! Слышите вопли матерей? Это король Людовик Десятый въезжает в Париж, принадлежащий ему по праву… И да здравствует Закон!

Вдалеке послышался оркестр из карнавальных рожков.

– Малыш! Мой малыш! – прошептала больная, порывисто обнимая сына. – Когда ты дома, я забываю о болезни.

– Так вот, хозяин дал мне костюм Буридана и позволение им воспользоваться. Ты не против, матушка, дорогая? Мадам Марселина посидит с тобой вечером, а я обещаю вернуться не поздно. Ты видишь, как я весел, как счастлив: доктор Ленуар сказал мне, что ты поправишься. А уж ему-то можно верить! Милая матушка, ты не представляешь, как все нас любят. Доктор мне еще сказал: «Ролан, твоя мать – добрая достойная женщина. Она нуждается в покое, надежде, счастье…» Почему ты вздыхаешь? Покой зависит от тебя, надежду тебе дам я, а счастье… А счастье придет, как только сможет!