Поль Феваль - Карнавальная ночь

На сей раз, как ни странно, Ролан ничего не возразил на эти «ваши» двадцать тысяч франков. Он думал.

Может, он уже давно узнал Маргариту в знатной и гордой женщине, занявшей место матери при той, которую любил?

Маргарита Садула!

Граф ждал. Лицо его просветлело. Более не требуя определенных признаний, он продолжал:

– Господин Сердце, поймите меня правильно. Сейчас я болен, очень болен. Может, завтра я умру. Бывают часы, когда я немощней ребенка, я навсегда лишился той буйной силы, что в прежние, годы бросала меня очертя голову крушить любое препятствие. Я ненавижу Маргариту и люблю ее. Она убьет меня. Моя подопечная, принцесса Эпстейн, родилась в золотой люльке. Она никогда не знала иного воздуха, кроме воздуха дворцовых покоев; сам воздух в ее груди – и тот целое состояние. И вот представьте, принцесса Эпстейн разорена.

– Разорена! – повторил Ролан.

– Это вас останавливает? – неприязненно спросил граф.

– Нет, – просто отвечал Ролан, – но в этом ответ на вопрос, который вы мне давеча задали: «Кто вы такой, чтобы любить принцессу Эпстейн?»

Граф покачал головой и прошептал:

– Нет, вопрос остается полностью в силе, Господин Сердце! Любить принцессу Эпстейн, чтобы низвести ее до уровня простой девицы на выданье? Я ее страж. Я желаю видеть ее богатой и великой. Тот, кто спасет ее, сделается герцогом де Клар, если я буду жив и сочту его достойным. Поймите: спасти принцессу вовсе не значит отдать ее первому встречному, в дом средней руки, пусть бы даже она этого первого встречного полюбила. Спасти – значит сберечь для нее наследство ее рода. В те времена, когда еще водились настоящие дворяне, можно было сыскать немало горячих голов, готовых с радостью положить жизнь за такое дело.

Несколько мгновений Ролан напряженно размышлял.

– Я считаю себя настоящим дворянином, – сказал он, – хоть имя моего отца мне неведомо. Желал бы знать, не я ли тот первый встречный, которого она любит?

Граф отвечал:

– Взгляд юной девушки горит откровеннее языка. Я знаю лишь то, что прочел в глазах принцессы… вы готовы?

– Я люблю ее! – еле слышно промолвил Ролан.

– Не соблаговолите ли вы подать мне руку и сказать, что прощаете меня? – еще раз спросил граф в порыве обуревавших его чувств.

Ролан подал ему руку и сказал:

– Прощаю вас от всей души.

Никаких иных объяснений не последовало. Граф поднялся.

– Господин Сердце, – сказал он, – я благодарю вас и верю вам. Нам предстоит еще встретиться с глазу на глаз. А пока должен вас предупредить. Завтра, от силы послезавтра, вы получите письмо – анонимное или подписанное неким вымышленным именем…

– И начинающееся с «господин герцог»! – прервал Ролан. – Так это не вы мне писали?

– Что? – удивился граф. – Так вы уже получили?

Он встал в большом волнении и попросил:

– Не покажете ли его мне?

Ролан сразу протянул ему письмо.

В эту минуту Нита помогала Розе встать на ноги и привести в порядок платье. Девица де Мальвуа еще была очень бледна, но заметно успокоилась.

– Они самые! – пробормотал граф, голова которого склонилась на грудь.

– Кто – они? – спросил Ролан. Вместо ответа граф вслух подумал:

– Они у меня дождутся!

– А кстати, – внезапно спросил молодой человек, – вам не знаком некий виконт Аннибал Джожа?

Графа дю Бреу передернуло.

– Она к вам подослала этого? – пробормотал он.

– Только что ушел, – отвечал Ролан.

Граф положил на бледный лоб дрожащую ладонь.

– Выходит, – сказал он как бы сам себе, – она ведет двойную игру! Я знал, что она попытается их обмануть!

Он скомкал анонимное письмо и добавил:

– Так на сколько они назначили свой визит?

– Прямо сегодня, в два часа.

Господин граф дю Бреу поспешно глянул на часы, но это было излишне: в гостиной пробило два.

– Нам придется расстаться, – сказал граф. – Сегодня же вечером, сразу после предстоящей вам встречи, вам следует покинуть этот дом и известить меня о вашем новом месте пребывания. Ни на что не соглашайтесь, но главное – ничего не отвергайте. У них припасены заманчивые посулы, чтобы вас склонить, и угрозы, чтобы припугнуть.

Он замолк: Ролан улыбнулся. Принцесса и мадемуазель де Мальвуа шли через мастерскую к выходившей в сад стеклянной двери.

Пока Ролан раскланивался с ними, дверь отворилась и вошел его лакей со словами:

– Два господина желают видеть Господина Сердце. Своих имен они назвать не пожелали; они уверяют, что месье знает и ожидает их.

Когда два «господина» вслед за лакеем вошли в мастерскую Господина Сердце, они застали там одного Ролана. Граф и девушки поспешно ретировались. Когда уходили, только Роза сказала несколько слов благодарности и извинения. Нита казалась задумчивой; они с Роланом так и не встретились глазами.

Садясь в коляску, все еще ожидавшую на улице Матю-рэн-Сен-Жак, Нита сказала своему опекуну:

– Друг мой, это владение мне не подходит. Буду рада, если вы расторгнете сделку.

Пришедшие господа имели вид чрезвычайно внушительный. Оба были в черном с ног до головы. На обоих были белые галстуки: на толстом – широкий муслиновый платок, повязанный а-ля Дантон, на тощем – тонкий ошейник из накрахмаленного перкаля.

Плащ толстого был расстегнут и открывал новехонький жилет черного сатина, по которому струились унизанные брелоками цепочки; тощий был наглухо застегнут в свой редингот, и наружу показывался лишь уголок сорочки. Из-под штанин, немного коротковатых, виднелись белые чулки. Его редкие с проседью волосы были расчесаны на пробор и жидкими прядями спадали на плечи. Шляпа была с широкими полями.

Он вошел первым, согнувшись пополам и заранее ухмыляясь. Такие прически людям определенного возраста с острыми костями придают вид совершенно постнический, в особенности когда у них вихляются ноги и достаточно нескладное тело.

За ним выступал толстый, выпятив грудь, надув щеки, с довольной и едва ли не вызывающей улыбкой. Он так и сиял; при виде его золотых очков хотелось зажмуриться.

Учтивым холодным жестом Ролан показал куда сесть. Бывший «король» Комейроль откашлялся и сел; Добряк Жафрэ, оставаясь на ногах, произнес:

– Уважаемый господин сосед, имеем честь засвидетельствовать вам свое горячее почтение и нанести небольшой визит вежливости.

– Так это вы мне написали эту записку? – прервал его Ролан, разворачивая письмо без подписи.

Рука Комейроля, вся в перстнях, изобразила подтверждающий жест, полный откровенности и достоинства. Жафрэ уселся на краешек стула, который со скрипом заерзал по паркету.

– Мы позволили себе эту вольность, – отвечал он, сплетя свои тощие пальцы на коленях, – чтобы быть наверняка уверенными, что застанем вас дома. Речь о столь важном деле…